ПРОСТО -- ЛАВРЕНТЬЕВ
Анатолий Ладинский,
главный архитектор СО АН СССР.
"Так даже теплее"
В нашей стране издавна повелось: чем больше человек известен, чем
больше он любим, тем проще его в народе называют. Пушкин, Гоголь,
Толстой, Королев, Тимирязев: И не надо никаких определений.
Лаврентьев давно уже получил такое признание -- и у нас, и за
рубежом его звали просто Лаврентьевым.
Мне довелось больше двадцати лет почти ежедневно встречаться с
Михаилом Алексеевичем. На окружающих он производил огромное
впечатление. Прежде всего, думаю, своей бескорыстной
принципиальностью. Когда Михаил Алексеевич пришел к убеждению,
что страна и наука многое теряют из-за того, что во всей Сибири,
на всей территории восточнее Урала работает только один
член--корреспондент, а все остальные -- в Москве, Ленинграде,
Киеве, то он сделал все, чтобы получить поддержку в правительстве
для реализации благородной идеи -- движения науки на восток. А
когда решение состоялось, Михаил Алексеевич сейчас же сдал свою
московскую квартиру, подмосковную дачу и со всеми домочадцами и
учениками переехал в Новосибирск. В Сибирь -- не на время, а на
всю жизнь!
Для создаваемого Сибирского отделения АН СССР освободили в центре
города четырехэтажное здание, предоставили ученым благоустроенные
квартиры. Но "неистовый" Лаврентьев со всей семьей (детьми,
внуками) и учениками поселился в оптимальной для сибирской науки
"точке" -- в лесу, на побережье Обского водохранилища, в ставшей
потом знаменитой "Золотой долине". В 1958 году там не было
ничего, кроме небольшого бревенчатого домика -- сторожки лесника
и четырех сборно--щитовых (в просторечии -- "сборно-щелевых")
бараков. Никакого благоустройства, никаких дорог! Он сразу
организовал здесь и свою жизнь, и жизнь "научного десанта", сразу
начал работать сам, и это, конечно, очень ускорило создание
Академгородка.
Такая еще деталь. Когда в Академгородке начали строиться жилые
дома -- а мы их строили раньше институтов, то разгорелась острая
дискуссия. Многие, особенно ленинградцы, привыкшие к высоким
квартирам, хотели и в Сибири иметь такие же. Мы же считали, что,
взяв курс на дома с квартирами сниженной высоты (но полностью
благоустроенными, с раздельными комнатами), мы сможем за те же
деньги построить больше жилья. В ходе дискуссии выяснилось, что у
Лаврентьева, в его сторожке, потолок на двадцать сантиметров
выше, чем в квартирах, которые мы рекомендуем. Что сделал
Лаврентьев? Взял и с помощью строителей "опустил" потолок своего
дома на двадцать сантиметров. Вера Евгеньевна, его жена,
говорила: "Так даже теплее".
Позже, когда энергично строившийся Академгородок стал "городом",
в который ежемесячно и еженедельно съезжались гости отовсюду,
семью Лаврентьевых уговорили (с большим трудом) перебраться "для
представительства" в построенный рядом с "избушкой" двухэтажный
восьмикомнатный коттедж, где были гостиная, биллиардная, где
можно было достойно принять гостей. И двух лет не вытерпела семья
Лаврентьевых "удобную" жизнь в комфортном доме -- возвратилась в
свой рубленый деревянный домик, оставив большой коттедж 26 для
приема "уважаемых гостей".
А как он поступил со своим институтом? Каждый руководитель мечтал
о скорейшем новоселье своего коллектива. Конечно, и Лаврентьев с
нетерпением ждал, когда будет построен его собственный институт
-- гидродинамики, первый в научном центре. А когда здание было
готово, он разделил его ровно на шесть частей, взял себе одну, а
пять шестых отдал другим институтам. Его примеру последовали и
геологи, вторыми получившие собственное здание. Таким образом,
через полтора года уже двенадцать институтов "жили" на площадке
Академгородка. Это дало нам колоссальное преимущество, мы могли в
первые же годы построить больше школ, детских садов, ясель,
квартир. А институты, хоть и в тесноте, но работали все.
Общеизвестно, что Лаврентьев был ученым знаменитым -- членом
одиннадцати академий мира. Но, по--моему, он был еще и великим
человеком -- в человеческом понятии. Академгородок -- это не
просто собрание отдельных ученых. Это создание нового коллектива,
объединенного общей идеей научного творчества. Качества
гражданина и человека, присущие Лаврентьеву, сыграли не меньшую,
а может быть, даже и большую роль в становлении нашего
Академгородка, чем его работа как ученого.
1980-й год.
"Сначала -- детские сады"
Первое и главное в его характере -- это великий патриотизм,
любовь к Родине, к Сибири! Никогда, даже в тяжелые минуты, под
влиянием какой-нибудь горькой обиды, мы не видели у Лаврентьева
обозления на Родину. Недруги Лаврентьева (а их, к сожалению, было
немало) в последний год его жизни распространяли злонамеренный
слушок -- "Лаврентьев собирается доживать во Франции".
Он действительно любил Францию и французов, дружил с французскими
учеными, сам был "французским академиком", кавалером ордена
Почетного легиона. Но никогда и нигде он не говорил о желании
покинуть Родину. Думаю, и в мыслях он не допускал для себя такой
возможности.
Вторая доминирующая черта характера Лаврентьева -- чувство личной
ответственности за все, что делается в сибирской науке, и в целом
по Сибири. Зная трудности страны, Лаврентьев не на словах, а на
деле заботился об экономии средств, отпускаемых на строительство
первого научного центра в Сибири. И в том, что новосибирский
Академгородок уложился в утвержденную для него правительством
смету, -- большая личная заслуга Лаврентьева, умевшего, как
оказалось, оценивать не только научные, но и хозяйственные
задачи.
Когда в 1965 году председатель Совета Министров СССР
А.Н.Косыгин утверждал акт приемки первой очереди Академгородка, он
дописал чернилами на официальном документе: "Отметить, что
стройка вложилась в утвержденные для нее ассигнования".
Лаврентьева приписка порадовала -- и как заслуженная награда, и
как знак доверия к инициативам Акадегородка в будущем.
По мнению Лаврентьева, основанному на огромном организационном
опыте, чрезмерная численность сотрудников в институте не
помогает, а мешает эффективному руководству коллективом.
Оптимальным -- для успешного управления -- ему представлялось
количество в 600--700 человек. При этом он тут же рассчитывал,
сколько такому коллективу нужно площадей и в каких лабораториях,
сколько потребуется квартир, мест в детских садах и т.д.
Диспропорции в развитии научного центра -- наука без
одновременного (еще лучше -- опережающего) создания тылов --
только замедлят движение к цели, а не ускорят его. Такова была
"идеология" Лаврентьева, и в согласии с ней формировался
Академгородок.
Выбор приоритетов -- трудная задача для любого крупного
руководителя. Лаврентьев понимал, что сразу все не построишь,
нужна "очередность", и здесь он проявил редкую для Сибири
дальновидность. В годы рождения Академгородка мы, строители,
получали от Лаврентьева твердые установки: "Прежде всего --
жилье, детсады, школы, больницы, дороги. Без этого людей в новом
центре не удержишь".
Когда подошли к институтам, М.А. первоочередным объектом назвал
Институт ядерной физики, который быстрее других сможет обеспечить
нашей стране приоритет в науке.
Свою "Гидродинамику" он никогда не выдвигал на первый план, его
ученики даже обижались на него за отставание некоторых объектов
(например, мастерских). Мог, казалось бы, порадеть "своим" --
никто бы его за это не осудил. Но он -- не мог. Не та натура.
... В последний путь Лаврентьева провожал весь Академгородок --
от мала до велика. Именно что от мала -- фымышата, кютовцы, юные
фехтовальщики: детвора, хорошо знавшая великого Человека. Он
щедро дарил детям себя, свое время, свою изобретательность.
Бесследно, надеюсь, такие впечатления детства не проходят...
Фото Г.Кустова и Р.Ахмерова.
1983 год.
стр.
|
