СЕМЬ ДНЕЙ ТВОРЕНИЯ, ИЛИ КЛИЗМЫ НА БРУДЕРШАФТ
Соб.инф.
Пьесу японского драматурга К.Митани "Академия смеха" артисты
омской драмы сыграют на сцене Дома ученых в новосибирском
Академгородке 17 мая.
Омский академический театр драмы один из старейших -- в конце мая
ему исполняется 125 лет -- и, безусловно, один из лучших театров
российской провинции. Впрочем, творческий уровень театра можно
назвать не только не провинциальным или даже столичным, а вполне
европейским.
За последние годы театр гастролировал в США, Японии, Польше,
Германии, Дании и других странах, принимал участие в фестивале
мирового театра в Коста-Рике.
В послужном списке омской драмы такая награда как национальная
театральная премия "Золотая маска" (1997 г). Ею были отмечены
лучшее исполнение мужской и женской ролей и лучшая режиссура в
спектакле "Женщина в песках" по роману Кобо Абэ, а старейшая
актриса театра Е.Псарева была удостоена этой премии в номинации
"Честь и достоинство". По-видимому, небезынтересно для читателей
нашей газеты и то, что последние 10 лет директором театра является
Борис Мездрич -- выпускник геолого-геофизического факультета НГУ.
Репертуар театра состоит в основном из произведений отечественной
и мировой классики, но есть и пьесы фактически неизвестные, во
всяком случае не имеющие никакой сценической истории в России.
Одну из них -- спектакль по пьесе японского драматурга К.Митани
"Академия смеха" артисты омской драмы сыграют на сцене Дома
ученых СО РАН 17 мая.
В связи с этим предлагаем читателям фрагменты статьи
М.Дмитревской -- кандидата искусствоведения, доцента
Санкт-Петербургской государственной академии театрального
искусства, посвященную этой постановке. Полностью статья
публикуется в очередном номере регулярно выпускаемого омским
театром драмы сборника "Письма из театра".
* * *
Омский театр поставил спектакль о благе цензуры. Написав это, я
не испугаюсь ни за себя, ни за омский театр, ни за его репутацию,
ни за нашу общественную ситуацию. Потому что дело происходит в
Японии.
Семь дней действия -- это семь дней "творения". Творения комедии.
К цензору Сакисака приходит комедиограф Цубаки "залитовать"
(пользуясь недавним советским термином) низкопробную комедию о
Джулио и Ромьетте. В течение семи дней упорный Сакисака
выставляет ему требования (переписать действие "на нашу родину" и
"сделать героев нашими соотечественниками", вставить куда-нибудь
фразу "За нашу великую родину!", придумать роль полицейского,
обосновать ситуацию с ним, наконец -- убрать из комедии все
эпизоды, которые вызывают смех...) Цубаки превращает героев в
Канити и Омийю, рифмует "Родину" со "смородиной" и "страну" с
"пастромой", снижает каждую ситуацию до абсурдной комедийности,
обосновывает, подчиняется, заискивает, дает тактичные взятки,
переписывает текст, потом признается цензору, что, выполняя все
его бредовые пожелания, таким образом "бодается с властью" -- и в
итоге... получает комедию, над которой мрачный цензор смеется 83
раза и которая много совершеннее того низкопробного фарса,
который он впервые принес Сакисаке. Цубаки понимает это... И тут!
Заразившийся театром Сакисака! Подсказавший уже многие комедийные
ходы! Как истинный реалист, много раз повторявший: "Не верю!"!
Придумывает финал! В котором! Канити и Омийя! Принимают яд не
оральным способом (потому что нельзя же, приняв яд, так долго
разговаривать -- "Не верю!")! А через клизмы! Фарс
мобилизованного на седьмой день в армию Цубаки может так и
называться -- "Клизмы на брудершафт"!..
Круг замкнулся. В борьбе за реализм, достоверность и логику
Сакисака дошел до того фарсового "низа", с которого всеми силами
подымал талантливого сочинителя, успев привязаться к нему и его
театральному ремеслу почти так же, как привязался к ворону
Мусаши, случайно залетевшему к нему в окно...
Пьеса "Академия смеха" Коки Митани -- остроумный парадокс,
вызывающий массу ассоциаций и таящий в себе глубины, которые
открываются не с первого раза. Когда я в первый раз оказалась в
зале, и действие началось, -- я оторопела: "Зачем нам сегодня
этот устаревший сюжет о борьбе художника с властью? Какое,
граждане, у нас тысячелетие на дворе?" Но чем дальше -- тем
больше смыслов открывал спектакль. И о том, как требование
реализма и достоверности (а Сакисака все ходы комедии проверяет
знанием жизни) рождает истинный фарс. И о том, как только в
сопротивлении чему-то (власти, традиции, себе самому)
совершенствуется художник. И о том, насколько неисповедимы наши
пути в искусстве, к искусству.
В "Академии смеха" замечательно играет Ю.Ицков. Психологический
гротеск -- труднейший жанр, которым он владеет виртуозно.
Сакисака одновременно и тупой чиновник, мысль которого, придя в
то место, куда ей надлежит прийти, потом поворачивается с ржавым
скрипом и долго приобретает в черепной коробке форму мысли как
таковой, и по-детски наивный человек, владеющий при этом
интригой. В какой-то момент, почувствовав волшебную силу
творчества, Сакисака воспаряет, как Мусаши, и "вылетает в окно"
сочинительства, пробуя вместе с Цубаки сыграть и проверить
достоверность сцены с полицейским. За семь дней он становится
сотворцом. Театр оказывается для несвободного чиновника
госбезопасности пространством свободы, которой он лишает по долгу
службы тех, кто свободен...
Ицков играет с удовольствием, провоцируя реально зрителя, который
откликается на хохмы не самого лучшего вкуса так же, как и
японцы, приходящие на фарсы в театр "Академия смеха", где служит
Цубаки. Сакисака-Ицков ни разу не улыбается. И это почти так же
смешно, как комедия, написанная в результате их "сотрудничества"
с Цубаки. Я смеялась 81 раз...
В.Петров поставил подряд "Академию смеха" и "Церемонии зари" --
монументальное полотно и маленькую "штучку". Вряд ли можно
представить себе два более разных спектакля, трудно вообразить
себе художника, который трудится одновременно как минималист и
подковывает блоху, и как монументалист, отливая пятиметровую
статую на берегу Иртыша... Как назвать это попросту? --
Мастерство.
стр.
|
