ИДЕМ НА РИСК
Л.Юдина, "НВС".
Коллектив, которым руководит ведущий научный сотрудник, кандидат
химических наук Я.ВАСИЛЬЕВ, заметно расширяет свои владения -- в
Институте неорганической химии СО РАН под его деятельность
выделены большие дополнительные площади. Группа занимается
разработкой технологии выращивания кристаллов. И судя по всему,
дело двигается успешно, приобретая все больший размах.
При встрече Ян Владимирович прежде всего напомнил, что когда-то я
обвинила его в пессимизме.
Было дело! В августе 1991-го мы беседовали о развертывании работ
по кристаллам. У коллектива были неплохие достижения по внедрению
результатов в промышленность, и в то время все это выглядело
вполне благополучным. Тогда спросила Яна Владимировича о планах
на будущее.
-- На сегодня ситуация весьма проблематична. Много лет мы вели
работу в специфичных условиях. Рыночного механизма не было.
Взаимодействие с промышленностью осуществлялось директивным
путем... Сейчас мы не просто должны двигаться к рынку, а войти в
мировую экономическую систему, от которой были изолированы. Наша
система ценностей разительно отличается от мировой. По выражению
Николая Шмелева, мы живем в "королевстве кривых зеркал"... Наша
промышленность не может выпускать аппаратуру на достаточно
высоком уровне, сегодня она к этому не готова. Все нужно
переосмысливать... Трудно сказать совершенно определенно, можем
ли мы конкурировать с развитыми странами. Ведь об их уровне мы
знали только по проспектам... Если в условиях открытой экономики
окажется, что мы чуть-чуть не дотягиваем, то это "чуть-чуть"
может стать решающим. Я бы сказал, что в новой системе координат
у нас есть шанс, но нет гарантий.
Вот тут-то я и не удержалась.
-- Очень уж пессимистично мы завершаем беседу.
-- Пессимизм здесь не при чем. Мне кажется, я не сказал ничего
нового. Большинство экспертов предсказывают трудные времена для
прикладной науки в стране и говорят о реальной опасности ее
деградации.
* * *
Трудные времена наступили. Обещания правительства, в том числе и
в отношении науки, не сбылись. Хронически и катастрофически не
хватает средств на научные исследования (об отсутствии финансов
сегодня не говорит разве только немой). Но группа, руководимая
Я.Васильевым, на судьбу не жалуется. Более того -- сотрудники
получают приличную зарплату, делают отчисления на развитие
производства, расширяют географию экспорта.
-- Ян Владимирович, поделитесь опытом, как вам это удается?
-- Решаем проблемы сами и не ждем милостей от государства. Как-то
в одном из номеров международного журнала "Мир науки" на обложке
был девиз -- более всего нам нужны люди, которые умеют решать
проблемы. Мне он по душе.
Чтобы понять логику наших действий, давайте вернемся к августу
91-го -- времени августовской революции, которая перевернула нашу
жизнь. Кстати, тот номер "НВС", в котором опубликована наша с
вами беседа, знаменателен еще и тем, что в нем приводится
распоряжение Б.Ельцина "О дополнительных мерах по развитию
Сибирского отделения Академии наук СССР". Согласно этому
документу в 1991 году на фундаментальные исследования выделялось
дополнительное финансирование 100 млн руб. (в ценах 91 года!).
Это раз в пять больше, чем все сегодняшнее полное.
Беда в том, что это были "дары данайцев!" Подобные
"оптимистические" постановления ничем не были обеспечены и только
создавали иллюзию благополучия.
В августе 91-го вы меня пытались убедить, что победит здравый
смысл. Но особой прозорливости, чтобы понимать трудности перехода
к рыночной экономике, не требовалось. Разве не было очевидным,
что нельзя так, одним махом, открывать страну, имея
производительность труда в пять раз меньшую, чем на Западе? Об
этом предупреждал тогда самый непопулярный в стране политик
М.Горбачев. Теперь мы наглядно видим результат. Победил не
здравый смысл, победила вера в чудо, как говорил про людей,
пошедших за нашими радикал-реформаторваими другой уже
непопулярный в то время политик и экономист Л.Абалкин.
Тогда мы считали, что наша задача -- переориентироваться с
оборонного комплекса на гражданскую промышленность. Но
радикальные реформы привели к тому, что внутренний спрос на
кристаллы упал до нуля. Их производство на промышленных
предприятиях, куда были переданы наши технологии, в этих условиях
было обречено. Часть предприятий вообще оказалась за рубежом --
Армения, Белоруссия, Украина. Другие были ликвидированы или
законсервированы. Выход один -- перестраиваться, ориентируясь на
экспортные поставки.
-- Но у вас к тому времени была в руках птица, которая обещала
нести золотые яйца?
-- Вы опять хотите чуда, а я в чудеса не верю. Позвольте
переформулировать ваш вопрос. Как выразился великий пролетарский
писатель -- "А был ли мальчик-то? Может, мальчика-то и не было!".
То есть, были у нас реальные достижения мирового уровня или все
успехи -- мнимые?
Теперь можно определенно сказать, что "мальчик был" -- кристаллы,
выращиваемые в нашей группе сегодня идут на экспорт, направление
нам менять не пришлось, а потребовалось сменить "акценты" в
работе.
-- Но чтобы сменить "акценты", тоже нужно время и условия. В чем
вы видели выход?
-- Производить кристаллы в институте. Если раньше мы от НИР дошли
до стадии разработки технологии с ее последующей передачей
предприятиям, производящим кристаллы, то теперь трансформировали
исследовательский участок в производственный. Сегодня наша цель
-- сочетать НИОКР и производство в одном подразделении.
-- Ничего себе -- организовать производство! Задача повышенной
сложности.
-- Мы сознавали, на что идем. Конечно же, не было соответствующих
производственных мощностей, установок в достаточном количестве.
Раньше мы все исполняли в одном экземпляре (экспериментальные и
опытные образцы), а тиражирование было делом промышленности.
Задачи трудные, но у коллектива был настрой решить их. В первые
годы реформ финансовое положение группы было лучше, чем у коллег,
а зарплаты -- ниже. Мы вкладывали в развитие по максимуму, люди
пошли на риск. Нужно было выйти на мировой рынок.
-- С чего вы начали?
-- Точнее -- продолжили. Начали-то мы раньше. Ко времени
радикальной реформы в институте уже был создан отдел
внешнеэкономических связей, и мы более двух лет прилагали усилия
к тому, чтобы выйти на мировой рынок с кристаллами германата
висмута, которые пользуются устойчивым спросом. Сделать это
непросто. Даже если вы производите прекрасную продукцию, но она
не получила "аттестацию" за рубежом -- покупать ее не будут.
Формирование спроса на наукоемкую продукцию -- систематическая
долговременная работа, требующая соответствующих вложений и
времени. Нужно изготовить рекламные образцы, разослать их.
Потребитель должен испытать предоставленные ему кристаллы, затем
установить их в изделие, проверить в эксплуатации с годик. А если
выяснилось, что технология требует доводки -- снова произвести
определенные затраты, и немалые. "Шоковая терапии" резко
уменьшила шансы на успех. Но нам помогло то, что страна
развалилась не сразу. Некоторое время по инерции действовали
бывшие союзные программы, в частности -- программа конверсии. За
их счет мы некоторое время получали средства на НИР. Очень важную
роль в продолжении исследований сыграли традиционные связи внутри
СО АН, в частности, связи с Институтом ядерной физики, Институтом
геологии и геофизики. В 1992 году удалось заключить первый
контракт на поставку кристаллов в США. Очень помог Институт
ядерной физики. Продукт нарабатывали по их заказу, но ядерщики не
стали возражать против того, чтобы "уступить свою очередь". Тогда
мы получили прибыль, но только потому, что использовали дешевое
российское сырье. Чтобы дальше двигаться вперед, нужно было
повышать эффективность производства, сделать его рентабельным.
-- Интересно, с кем заключили контракт? С известной фирмой?
-- Известные тогда с нами не разговаривали! Да и вообще к русским
стали относиться настороженно. Были основания. Как-то физики из
германского ядерного центра в Юлихе нам жаловались: "Получили из
России хороший образец, заказали партию, получили брак. Послали
рекламацию, а фирмы-поставщика уже нет". С академическим
институтом партнеры охотнее соглашались вести дела. Со временем о
работах Института неорганической химии в части выращивания
кристаллов германата висмута становилось известно все большему
числу заинтересованных лиц. Начали поступать предложения. Со
второй половины 1995 года спрос стал превышать объемы нашего
производства.
Увы, почти два года было упущено, прежде чем коллектив двинулся
дальше. Собственные резервы площадей мы исчерпали. Кроме того,
для динамичного развития требовались инвестиции, кредиты. Однако
инвестирование производственной сферы в отличие от финансовой,
было в России коммерчески убыточным, тем более -- применительно к
сложному наукоемкому производству, которое быстрой отдачи не
дает.
Есть и другая сторона проблемы. Не меньшим тормозом было (да и
сейчас остается) отсутствие ясной позиции по вопросу: нужно ли,
допустимо ли в стенах академического института производство,
пусть и наукоемкое. Это очень болезненный вопрос и ответ на него
отнюдь не очевиден и не однозначен. Мнения здесь расходятся.
Безусловно, есть логика в том, чтобы считать главным в Академии
развитие фундаментальных исследований, а прикладные работы --
чуть ли не грехопадением (не говоря уже о производстве). Но
правильно ли рассуждать на эту тему в отрыве от экономической
ситуации в стране? Верить, что экономические трудности --
временные, что придет правительство, которое, наконец,
"повернется лицом к науке" и все вернется "на круги своя"?
-- Вы, конечно, в это не верите?
-- Я принадлежу к меньшинству, которое считает, что развитие
наукоемких производств, где грань между наукой и производством
стирается -- далеко не худший путь реформирования Академии,
позволяющий решить, в том числе, и социальные проблемы. Кстати,
подобные формы давно и успешно действуют в Академии наук Китая.
Например, один из крупнейших производителей кристаллов BGO --
Шанхайский институт керамики.
Все знают глубину разрыва между прикладным потенциалом Сибирского
отделения и уровнем его реализации. Дело здесь не только в
объективных причинах. В немалой степени ситуация обусловлена тем,
что желающих всерьез заниматься "прикладухой" немного.
-- Ян Владимирович, кто помогал коллективу реализовать планы?
-- Надо отдать должное руководству института. С самого начала к
нашей деятельности, к инициативам "кристальщиков" оно относились
с пониманием. Но активную поддержку мы получили только в конце
1996 года. Были выделены необходимые площади, решена проблема
кредитования. По инициативе администрации через Российский фонд
технического развития мы получили беспроцентный кредит по проекту
"Совершенствование технологии выращивания большеразмерных
кристаллов германата висмута и создание на этой основе
экспортно-ориентированного опытного производства сцинтилляционных
элементов". В ходе выполнения программы создан специализированный
участок для изготовления элементов BGO, введены новые
высокопроизводительные ростовые установки.
-- Сегодня с полным основанием можно говорить о том, что вы
производите кристаллы по собственной технологии...
-- Да, по технологии, разработанной в институте, причем мы еe
непрерывно совершенствуем. Важно, что нам удалось занять заметный
сектор мирового рынка по кристаллам BGO, ну, скажем, больше
десяти процентов. Я бы добавил, что ростовая тематика в СО РАН
традиционно была развита, и сегодня многие из наших коллег в
других институтах тоже прочно вписались в мировой рынок. К
сожалению, мы работаем разрозненно.
-- Напомните, в какие области идет ваша продукция...
-- Сцинтилляционные кристаллы BGO применяются в ядерной физике, в
физике высоких энергий, в компьютерной медицинской томографии, в
геологии для каротажа скважин, низкофоновой спектрометрии и т.д.
-- Многие ли страны покупают монокристаллы Института
неорганической химии СО РАН? Среди ваших партнеров есть известные
фирмы?
-- Сегодня легче перечислить страны, в которые мы кристаллы не
поставляем. Важно, что среди партнеров немало солидных, известных
миру коллективов.
-- Ян Владимирович, какова зарплата ваших сотрудников?
-- Она, конечно, в несколько раз ниже, чем у специалистов такого
класса за рубежом. Но это разрыв в "разы", а не в десятки раз. Мы
много вкладываем в приобретение и разработку оборудования, в
модернизацию производственных помещений, а в последнее время
усиливаем финансирование НИР.
-- Как думаете, удастся ли вам удержать уровень?
-- Нашему коллективу удалось пройти через многие критические
точки. Можно сказать -- на бреющем полете с постоянной угрозой
сорваться в пике. Удалось добиться известной устойчивости в
среднесрочной перспективе. Но невозможно в одиночку продвигаться
вперед -- для нормального развития требуется определенная
благоприятная среда. А факторы риска по-прежнемур высоки. В
основном это факторы внешние, но мы зависим от состояния дел в
институте, от того, как идут дела у коллег. Деятельность любого
коллектива напрямую зависит и от ситуации в стране. Последствия
от развала инфраструктуры могут сделать ситуацию безнадежной. С
каждым годом все больше реактивов приходится покупать за рубежом.
Если перебои с транспортом, электроэнергией, теплоснабжением,
связью будут нарастать -- какая высокая технология сможет
оставаться конкурентноспособной?
Если говорить о "стратегической" устойчивости, то не следует
забывать, что основа того, что у нас сегодня создано, заложена
многолетней поисковой работой, проделанной в дореформенный
период. Сейчас в стране нет единой научно-технической политики и
нет условий для такой работы. Да, мы можем больше средств
вкладывать в исследования. Но нигде в мире подобные задачи не
решаются без участия государства. Мы все-таки не более чем
прочное звено в некоторой цепи, и если другие звенья будут
разрушаться, любые наши усилия окажутся тщетными. Конечно, можно
испытывать удовлетворение от того, что мы экспортируем продукцию
в развитые страны. Но потребителей в России у нас нет уже
несколько лет! Разве это не тревожный показатель? Так что проблем
хватает....
-- Ян Владимирович, давайте на этом остановимся, а то вдруг
невзначай я снова назову вас пессимистом.
стр.
|
