В ЭДЕМСКИХ КУЩАХ
Академик В.Молодин.
Уже начало нынешнего сезона подарило археологам совершенно
незаурядное открытие, причем сделано оно благодаря нашим
коллегам-геофизикам из Германии. Однако об этом я расскажу
специально, в одном из осенних номеров газеты, когда можно будет
спокойно, без эмоций, оценить эту поразительную находку в центре
Западно-Сибирской равнины, огромного поселения (или
протогорода?!) VIII века до нашей эры. А сейчас я хочу поделиться
другим своим открытием, тоже серьезной значимости, открытием
значительного человека. Слава Богу, не скудеет подвижниками земля
наша русская!
Приехав в начале мая в Здвинск на встречу с главой администрации
В.Фединым, чтобы ввести его в курс наших предстоящих дел, я
последовал совету Виктора Алексеевича и зашел в районный
краеведческий музей, оставляющий самое благоприятное впечатление.
Как оказалось, главной достопримечательностью музея является его
директор Николай Иванович Тельпухов -- человек, до самозабвения
влюбленный в родной район, в Барабу. Планируемый приезд
экспедиции Николай Иванович воспринял с неподдельным восторгом.
Наконец-то возьмутся по-настоящему археологи за его родной район.
Ведь за двадцать лет жизни в Здвинске, работая директором
районной многотиражки, он по крупицам собирал и фрагменты древней
керамики, иконы, прялки, старое оружие и воспоминания
фронтовиков. В результате -- создана незаурядная экспозиция, и
сейчас, уже выйдя на пенсию, Николай Иванович несмотря ни на что
хранит и приумножает экспозицию своего музея.
Однако дело не только в музее. За тот месяц, который отряд
археологов и геофизиков работал на озере Чича, все мы столкнулись
с таким вниманием и такой заботой Николая Ивановича, что было
просто невозможно не прикипеть душой к этому замечательному
человеку. И еще одно обстоятельство приятно поразило всех нас.
Оказывается, Н.Тельпухов пишет прекрасные стихи. В них не только
лиризм и любовь к нашей родной Сибири. Стихи пронизаны высокой
гражданственностью и болью за родную страну, и оптимизмом, и
верой в преодоление лихолетия. И я подумал, что может быть они
произведут впечатление и на читателей "Науки в Сибири", как
поразили членов моего отряда, довольно пестрого по составу
(научные сотрудники, аспиранты, студенты). Я спросил разрешения у
автора и привез одно из его произведений в редакцию газеты.
На снимках: находки сибирскоих археологов разных лет.
Николай Тельпухов
АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ ЭТЮДЫ
Спускаюсь в глубь -- в древнейшие века
И жадно озираюсь в том колодце,
А под ногами кромка ледника;
Сочась,
Хрустально
О каменья бьется.
Литая, первородная вода,
Холодная, как жаждущая жажды,
Не знает, что клоаки-города
Ее отравят в стоках не однажды.
Не ведает,
Приняв ее, река
Сроднится с морем, берега порушив,
А соль морей, как слезы вдов, горька
Осиротевшей под цунами суши.
Так Человек,
Без низменных страстей,
Но на защиту и расправу скорый,
Не ведая судьбу своих детей,
Заполонит леса, долины, горы.
Он принимал как неизбежный дар:
Рожденье -- в радость,
Боль и смерть -- в страданьи,
Блеск молнии и громовой удар,
Как божий гнев,
Пожар, как наказанье,
Как искупление -- по близким грусть:
И так далеко до Христа и Будды,
И всех святых:
Чего же я боюсь,
В сравненьи с тем, что было и что будет?
Я -- Человек! --
Чей жребий -- крутизна
В познаньи Бога -- своего наследства.
Ведь в чистом виде не бывает зла --
Есть разума, души несовершенство.
И монстры динозавровой войны
Не перегрызлись --
Вымерли --
Не сразу;
И мастодонты -- тучные слоны
Имели мозг, но не нажили разум.
А Мир строптив, не терпит пустоты:
Он чаял, жаждал мыслящих,
Предвидя;
Гиганты, не щадящие цветы,
Не возведут садов Семирамиды.
Преследуя трудягу-муравья,
Зашел в тупик.
С досады и обиды
Он медленно, на ощупь,
Из зверья
Лепил умелых
Виды и подвиды.
Их в руки приняла Природа-Мать,
Она вручила слово кроманьонцам,
Чтобы в пещерах вслух могли мечтать
О красоте
Под звездами и солнцем;
А искру вдохновенья -- сам Бог --
На сочность красок,
Виденье эфира,
Вступившим в сталактитовый чертог,
Под своды галереи Альтамиры.
Природа
Их в эпохи повела --
Грядущие,
На зависть всем планетам.
Мир ликовал!
Вселенские дела --
Его деянья воспоют поэты,
И времени, молчавшая река,
Его восславит, обретая русло.
Он, необъятный, знал наверняка
Нетленное воздействие искусства.
* * *
О, чудный дар!
Неистов и лучист
Твой странный зов,
Палитра так богата:
Но Человек -- художник и артист --
Не ждал оваций от матриархата.
Тысячелетья защищал, как мог,
Мать матерей, ее очаг от смерти;
Он мясо, шкуры мамонтов волок
К ногам мадонн и Мальты, и Бурети.
Слух -- начеку, и глаз всегда остер,
Спасало в схватках даже с носорогом,
Что там, в пещере темной,
Жгут костер
И ждут
С глазами, полными тревоги.
Не зря ж острейшим каменным резцом,
Под вой метелей, в затяжные ливни,
Он вырезал любимое лицо
На неподатливых обломках бивней.
Нам, видимо, сегодня не понять,
Как женщине их немоты бездонной,
Еще тогда сумел он предсказать --
Она взойдет Сикстинскою мадонной.
Он -- первобытный,
Фантазер и маг,
От совести не знавший укоризны,
Владея камнем, был на все мастак,
Творил и жил, любя,
И ради жизни.
Ему, наиву, было невдомек, --
Он весь в плену неведомых законов.
И первый завязался узелок,
Когда он это осознал и понял.
Что звезды -- вовсе не осколки дня,
Луна ведет отсчет морским приливам,
Гора тотема духами бедна,
А боги могут быть несправедливы.
И в тот же час на девственный порог
Языческого, темного жилища
К нему явился многоликий Бог
И в жертву попросил воды и пищи
Для тех -- не счесть! --
Кто в мир ушел иной,
Еще не зная, что такое вечность;
Они роились за его спиной,
Бесплотно растекаясь в бесконечность.
За ними -- синь, прозрачна и нежна,
Рожденная тоской воображенья:
Им жертва-память так была нужна,
Как всем живым земное притяженье.
* * *
Мир-Созидатель благосклонно мил
К Земле и людям
Почивал на лаврах:
Сам Вседержатель соблаговолил
Поведать Человеку сущность кармы.
Отныне в бесконечной череде
Изменчиво-сумбурных суеверий,
Он будет больше о душе радеть
И отдаляться от инстинктов зверя.
Но так ли было?
Потирая лоб,
Я -- Человек --
Объят воспоминаньем:
Закрыл глаза,
И -- вот, как в телескоп,
Все ближе --
Вижу первые страданья
От первых войн
И слышу долгий вой
Повязанных на рабство в смертной драке.
С копьем у хижин ходит часовой,
С ним -- первые и верные собаки.
Шаманка раздувает дымокур
С дурманящим, пьянящим ароматом,
И медлит глаз испуганный прищур
Разъять
На сферы поделенный атом --
Предвестника грядущего покров.
Ей -- ясновидице -- отнюдь не снится:
Кто и когда прольет безвинно кровь,
Лишь дай им волю властью насладиться.
Их лица, лица...
Ярость голосов...
И злость...
Откуда?
Что с ума их сводит?
То не волков повадки -- битых псов,
Щенками прозревавших вне свободы.
И воспринявших силу за добро,
Всевластие -- за правило без правил.
Так кто же в этом мире нездоров
В стремлении за право всеми править?
Откуда веет карой и бедой
На соплеменников
Из мироздания?
И первой прядкой в черном --
Сединой! --
Закончилось шаманихи камланье.
Лишь жуть видений сгинула --
В листве --
Вот чудеса! --
Увидела -- застыла:
В зеленом ливне ивовых ветвей
Безусый отрок плел венок из лилий,
Прохладных, белых, словно первый снег;
Пришла любовь! --
Надежная примета,
Что в человеке -- вечен человек
И будет так до окончанья света.
* * *
От узелка познанья против зла,
Что оседало в памяти наследством,
До гордиева царского узла
Все человечество
Играло в детство.
Кормил, поил его эдемский сад,
Не знали люди нищей просьбы:
-- Дайте...
И даже грешник, попадая в ад,
Срок коротал на первом круге Данте.
И вот теперь, когда звенит мой час, --
Пора расстаться с тем, что было в прошлом! --
Я не могу поднять усталых глаз
На жизнь, которую загнали в пошлость.
Взирая ввысь -- не вижу ни черта,
Муть, что бельмо ослепшего колодца,
Лишь горизонта жирная черта,
Как черный траур на закате солнца.
А может, то глаза мне застит стыд
За немощь и ничтожность человека
Пред тайною величья пирамид,
Загадкою террасы Баальбека.
Но верю, что блаженный -- не дурак,
Что гении -- Всевышнего любимцы;
Не совместимы муза и кулак,
Как руки Страдивари и убийцы.
Не верю, что возвышенная цель,
Не совместима с высшим благородством.
Не зря же Пушкин вышел на дуэль
И продолжает с мерзостью бороться
За души во спасение людей,
Нетленным словом -- за спасенье духа...
Хочу и я о людях порадеть,
Но что-то в горле от волненья сухо.
Прости меня, Создатель,
Я -- не слаб,
Но преклоняюсь пред тобою снова:
Я -- Человек -- своих пороков раб,
Спасет меня божественное Слово.
стр.
|
