СЕВЕРНЫЕ СКАЗАНИЯ
Из года в год, на протяжении двадцати пяти лет, кандидат
биологических наук Л.ОСИПОВА ездит в экспедиции на Север. С той
поры, как пришла после окончания НГУ в Институт цитологии и
генетики Сибирского отделения РАН, в котором сегодня возглавляет
сектор молекулярной и эволюционной генетики человека.
Бытует такое выражение — "заболеть Севером": приезжает человек в
экстремальные условия на годик-другой с вполне определенной
целью, а остается на многие лета — полюбил экзотический край.
Похоже, подобное произошло и с Людмилой Павловной. С Севером ее
связывает дело, которому она служит. "Работа — мое четвертое
дитя", — говорит исследователь (четвертое, потому что Людмила
Павловна — мать троих детей).
Институт цитологии и генетики с 1973 года изучает генофонды
малочисленных народностей Сибири и происходящие в них изменения в
связи с социальными преобразованиями. Понятно, что в XIX век
северных аборигенов не вернешь. Но необходимо знать, в
подробностях, как техногенные воздействия, изменение социальных
условий, отражаются на северном человеке, перестраивают его
генетическую природу. И что в этом случае можно сделать для него,
чтобы уменьшить негативные воздействия.
В 1997 году генетико-экологический отряд, возглавляемый
Л.Осиповой, трижды вылетал на Тюменский Север.
Л.Юдина.
— Людмила Павловна, наверное, три экспедиции за один год —
многовато! Что подтолкнуло вас к столь активным действиям?
— Появление интеграционного проекта "Оценка техногенного влияния
на генофонд и биологическое здоровье человека на примере
тундровых ненцев", в осуществлении которого помимо Института
цитологии и генетики принимают участие Институт химической
кинетики и горения, Объединенный институт геологии, геофизики и
минералогии, Hовосибирский институт органической химии, Институт
неорганической химии, Институт вычислительных технологий,
Институт ядерной физики и еще ряд организаций Сибирского
отделения РАН, СО РАМН. Должна сказать, что очень помогают нам
власти тех регионов, где мы работаем. Они всегда с радостью
встречают экспедиции (знают всех нас отлично), понимают наши
задачи. Ибо, в конечном счете, мы помогаем в решении насущных
проблем края.
— Почему именно тундровые ненцы? Они что, стоят на каком-то
особом месте?
— Вроде бы, действительно, неожиданный ракурс — техногенное
влияние в далекой тундре. Но эта программа — логическое
продолжение тех исследований, которые, опять же повторяю, ведет
наш институт. Объект исследования генетиков-популяционистов —
эскимосы, чукчи, эвены Якутии, юкагиры, эвенки, нганасаны, энцы,
северные селькупы, лесные и тундровые ненцы. Эти народности
веками жили в тесном взаимодействии с природной средой, и любое
ее нарушение может пагубно отразиться на их существовании.
Север, как известно, территория особо ранимая. Наша программа
преследует цель вычленить именно те вектора, которые кардинально
влияют на экологическую обстановку, на людей, живущих там.
Тундровые ненцы в этом смысле — идеальный объект исследования.
Их генофонд хорошо изучен нами. Метисация с пришлым населением
коснулась тех же тундровых ненцев пока еще в очень малой степени,
удобно вести многолетние ряды наблюдений (мониторинг), выявлять
генетические закономерности, которые невозможно выявить на
городском (смешанном) населении. Кроме того, тундровые ненцы
живут на одной и той же территории, хотя она и велика по размеру,
и миграция за пределы этого региона незначительна. Очень важно,
что в этой группе сохраняются относительно простые пищевые
цепочки: ягель — северный олень — человек, вода — рыба —
человек, причем мясо и рыба являются основными компонентами
питания аборигенов Севера, поставляя в их организм не только
энергоемкие белки и жиры, но и витамины, и биологически-активные
вещества (за счет сыроедения). Следует подчеркнуть также, что
тундровые ненцы выступают для нас не только в качестве объекта
исследования — но и в качестве субъекта, поскольку мы работаем в
конечном итоге для их блага. Они нуждаются в нашей защите. Мы,
ученые, должны помочь им оценить степень опасности, выработать
"охранительные" рекомендации.
Поначалу наш институт изучал влияние социальных преобразований на
генофонд малочисленных народностей, выражающихся в хаотической
метисации, алкоголизации и неблагоприятных демографических
изменениях. С 1992 года мы расширили поле деятельности и
приступили к выполнению работ, связанных с техногенными
загрязнениями. В русле этих изысканий и наша программа. Речь идет
о химических, радиационных и прочих "следах". Северные
территории, в частности те, где живут наши тундровые ненцы, пока
не относятся к зонам экологического бедствия, коих довольно много
на территории России, не подвержены особо, скажем так, химическим
и прочим воздействиям. Но влияние техногенной цивилизации уже
ощущается и будет, несомненно, усиливаться.
— Чье влияние на Тюменский Север особо ощутимо?
Сказывается, прежде всего, относительная близость Hовоземельского
испытательного полигона ядерных устройств, промышленных центров
Урала, Hорильского ГОК. Ощущаются губительные процессы
стремительного нефтяного освоения Севера — много живой природы
уничтожено. Летишь над тундрой на вертолете — повсюду горящие
факелы, как поминальные свечи... Степень этой опасности еще
достоверно не оценена, коллеги-химики только приступили к ее
оценке. Hо уже первые данные говорят о том, что с факелами при
сжигании попутного газа выбрасываются потенциальные канцерогены и
мутагены.
— Людмила Павловна, что же делал ваш генетико-экологический
отряд в эти три северные экспедиции 1997 года?
— О, работы у нас великое множество. Это медико-генетическое
обследование населения, сбор генетико-демографической информации,
забор образцов крови для хромосомного анализа, определение
генетических маркеров крови в полевой лаборатории и т.д.
Постоянные участники северных генетических экспедиций — кандидат
биологических наук О.Посух, М.Казаковцева. Геологическую часть
программы выполнял кандидат геолого-минералогических наук
Б.Щербов. Он осуществлял сбор почв, ягеля, мхов, мяса, рыбы,
воды, снега. Анализом атмосферных аэрозолей занимались проф.
К.Куценогий и студентка Т.Чуркина. Получены уникальные
результаты, подтверждающие тот факт, что арктическая дымка —
явление реальное, она затрагивает весь Север Сибири; что в
будущем влияние всех этих факторов будет нарастать и может
представлять большую опасность. Химики-органики получили данные,
подтверждающие, что на Севере начинается процесс закисления почв
и воды. Кислотные дожди — реальная опасность для Севера, для
северных водоемов, буферная емкость которых невелика. Поэтому
любое техногенное воздействие может привести к серьезным сдвигам
в биоценозах Севера. В Северной Европе, например, для ликвидации
последствий выпадения кислотных дождей потребовались серьезные
вливания в экономику. Для нашего Севера эти процессы еще опаснее.
Теперь хотелось бы особо остановиться на радиационной опасности.
Известно, что по суммарному энерговыделению на долю полигона
Северный (Hовая Земля) пришлось 94%, а на долю Семипалатинского
— лишь 5,5%. Значительная часть образовавшихся радионуклидов в
результате этих (а также американских и китайских) испытаний
выпала в Северном полушарии, сформировав "глобальные" выпадения,
максимум которых находится между 40 и 50о северной широты. Кроме
глобального фона в некоторых местах наблюдаются и локальные
загрязнения долгоживущими изотопами, такими как Cs-137 и Sr-90.
Мы думаем, что в настоящий момент у нас в руках имеются серьезные
доводы в пользу того, что население Самбургской тундры
подверглось значительному радиационному воздействию в результате
испытаний ядерных устройств на полигоне Hовая Земля. Во-первых,
коллеги-математики (доктор физико-математических наук Г.Ривин и
кандидат физико-математических наук Е.Климова) рассчитали, что с
мая по август в период 1982--1994 гг. поток воздуха в основном
шел от Hовой Земли на юг через исследуемую нами территорию.
Существует высокая вероятность того, что эта же тенденция
действовала и в период испытаний в атмосфере (1957--1962гг).
Во-вторых, геологи обнаружили высокое (местами в 2--2,5 раза выше
фонового) содержание Cs-137 в лишайниках Самбургской тундры, а
также тесную корреляцию между содержанием Cs-137 в лишайниках
(ягеле) и мясе северного оленя. И хотя абсолютные значения Cs-137
сейчас не превышают пороговых цифр — для нас Cs-137 выступает
прежде всего как маркер радиационного воздействия (хотя он опасен
и сам по себе). Ясно, что основную лучевую нагрузку дали
энергоемкие короткоживущие радионуклиды, действию которых кочевые
народности, живущие практически под открытым небом, подверглись в
максимальной степени. Но данных по этим изотопам пока нет в
открытой печати. Нет обобщающих данных и по содержанию Sr-90 в
природных компонентах на исследуемой территории — хотя
опубликованы данные Ленинградского НИИ радиационной гигиены, что
содержание Sr-90 в костях оленеводов в 10--100 раз выше, чем у
жителей умеренных широт. Мы пока не имеем данных и по
распределению таких опасных долгоживущих радионуклидов как
Pu-239, U-235 и др., которые, несомненно, должны были
присутствовать в полном спектре изотопов (радионуклидов) и
оказывать свое отрицательное влияние. В-третьих, имеются данные,
подтверждающие факт миграции радионуклидов по пищевой цепочке:
ягель-олень-человек, и следовательно, аборигены Севера
подвергаются хроническому внутреннему облучению за счет
инкорпорированных радионуклидов, так как мясо северного оленя —
их основной компонент пищи. В четвертых, масштаб выявленных нами
цитогенетических нарушений, в особенности наличие двуударных
хромосомных аберраций ("кольца" и "дицентрики"), говорит в пользу
именно радиационного фактора. Общая частота хромосомных аберраций
в популяции превышена в 1,5 раза, а частота "колец" и
"дицентриков" — почти в 10 раз. Дополнительным аргументом
является "триада" признаков: хромосомные нарушения, плюс снижение
иммунитета, заключающееся в появлении у людей вторичных
иммунодефицитных состояний, плюс изменение общих показателей
крови (анемия, лейкопения, изменение формы эритроцитов). Такая
"триада" обычно характерна для жителей радиационно пострадавших
районов.
Особенно настораживает факт плохого состояния здоровья (и
показателей крови) у детей Самбурской тундры, что может
свидетельствовать как о наследственной передаче каких-то
неблагоприяных признаков, так и том, что, возможно, до сих пор
сохраняются какие-либо неблагоприятные экологические воздействия.
— Людмила Павловна, а существует ли хоть что-то, внушающее
оптимизм в этой радиационной проблеме?
— На наш взгляд, оптимистично наше предположение о том, что
возможно на генетическом уровне у некоторых (а может быть и у
многих) людей существуют механизмы, ответственные за повышенную
резистентность (устойчивость) к воздействию радиационных
факторов. В этой же самой популяции самбурских ненцев сохраняется
"здоровое ядро" — это практически здоровые, энергичные люди с
хорошими показателями крови. Мы осторожно приняли в качестве
рабочей гипотезу о том, что в целом пришлое (европейское)
население более уязвимо в отношении радиационного фактора, чем
коренное (тундровые ненцы). Возможно, что в процессе длительного
жесткого отбора у коренных жителей (ненцев) появились какие-то
особые механизмы, повышающие устойчивость к действию радиации.
Косвенным свидетельством в пользу выдвинутой гипотезы могут
служить молекулярно-генетические данные о том, что среди 128
образцов ДНК тундровых ненцев 35% имеют дуплицированные
(удвоенные) гены иммуноглобулинов, в 5% — даже триплицированные
(утроенные!). И эти находки могут явиться отправной точкой для
исследований, подтверждающих или опровергающих существование
таких механизмов. Еще раз хочу подчеркнуть, что это только
рабочая гипотеза. Возможно, мы окажемся не правы. Но уже сейчас к
этой проблеме проявили интерес коллеги из Германии. И мы надеемся
на партнерство.
— Так что же получается — возможно, они не такие уж слабые,
коренные народности Севера?
— У них есть свои преимущества и своя "ахиллесова пята". Очень
чувствительны тундровые ненцы к вирусным инфекциям. Их буквально
валит с ног алкоголь. Многое предстоит нам еще выяснить и узнать.
Существует настоятельная необходимость иметь по северным
территориям полную картину, получить и обобщить все имеющиеся на
сегодняшний день факты по загрязнениям радионуклидами, составить
карты, атласы... Сибирскому отделению РАН, имеющему высокий
научный потенциал и уникальную возможность кооперации
специалистов разных профилей — по плечу столь сложная задача.
Думаю, что мы с коллегами сможем все это представить раньше
других, ибо ведем тему давно, и наши исследования, не побоюсь
сказать, отличает и глубина, и комплексность.
— Мировое сообщество каким-то образом реагирует на ваши
результаты?
— Hаша работа уже апробирована. В 1997 году мне довелось
выступить в Чехии на конференции НАТО с докладом, посвященным
оценке радиационной опасности в популяции тундровых ненцев. Он
получил высокую оценку и одобрение.
— Людмила Павловна, а каким образом в состав участников вашего
интеграционного проекта попала Франция?
— С Францией работаем с 1992 года по изучению полиморфизма генов
иммуноглобулинов. У нас в России молекулярно-генетическая база
почти полностью разрушена из-за скудного финансирования, вот и
ищем возможности провести нужные исследования за пределами страны.
Там я анализирую материал, который мы привозим из экспедиций.
— Программа, изучающая техногенное воздействие на тундровых
ненцев, ограничена временными рамками?
— Собственно, она была рассчитана на год, но Сибирское отделение
прекрасно понимает всю важность данных работ и поддерживает нас.
Мы очень рассчитываем на их продолжение в рамках "Интеграционного
проекта". Должна отметить, что исследования по Северу, которые мы
сегодня ведем, инициированы другими проектами. Институт цитологии
и генетики Сибирского отделения и его директор академик В.Шумный
активно участвуют в экологической программе, цель которой — в
деталях разобраться, как взрывы на ядерном полигоне под
Семипалатинском сказались на здоровье населения Алтайского края.
Работы эти, надо отдать им должное, уникальны, аналогов им нет. В
наших исследованиях мы используем те же подходы.
Много делают для того, чтобы наша программа продвигалась успешно,
Ф.Сухоруков, заместитель директора Аналитического центра
Объединенного института геологии, геофизики и минералогии,
К.Куценогий, доктор физико-математических наук из Института
химической кинетики и горения, другие люди.
...Мы беседуем с Людмилой Павловной в институте накануне ее
отъезда во Францию. В лаборатории чисто, уютно, тепло. Теплота и
взаимоуважение в отношениях между сотрудниками. Работают здесь
женщины — мужчины как-то не приживаются. Всегда рядом с
Л.Осиповой бессменный заместитель, "правая рука", надежный друг и
соратник Ольга Леонидовна Посух, с которой они вместе уже почти
20 лет. Старший лаборант-исследователь Hина Алексеевна
Дементьева — старейшая из сотрудниц лаборатории, 25 лет она в
стенах института. Молодая, но многоопытная и деятельная Марина
Казаковцева, сейчас она завершает подготовку кандидатской
диссертации. Подает большие надежды аспирантка Юлия Кашинская,
вдумчивый и серьезный исследователь. Всегда в заботах и трудах
старший лаборант-исследователь Hаталья Молетотова.
Людмила Павловна рассказывает о замечательных сотрудницах, а
потом проводит по своим владениям. Открывает холодильники,
морозильные камеры, забитые уникальным материалом — пробирками с
кровью, с выделенной ДHК. Это основа для дальнейших исследований,
"золотая жила" для генетиков.
А еще показывает многочисленные тома полевых дневников и
журналов, обработанных научных данных — сотни страниц северных
сказаний.
— Когда-нибудь мы напишем книги! — говорит Людмила Павловна.
стр.
|
