СКОЛЬКО СТЕПЕНЕЙ СВОБОДЫ?
Какое место занимает наука в нашей стране? На этот вопрос
ответить так же трудно, как определить семь лет спустя
собственное место в мире новой России. Одно ясно -- романтический
период в науке завершился. И процесс получения новых знаний
зависит от экономики. Попросту -- от денег. Деньги порождают
некие парадоксы. Анализируя ситуацию с пополнением
государственной казны, держа в уме урезаемые бюджетные средства
на науку, ученые часто говорят о том, что в нашей стране в
принципе осталось две основных статьи экспорта -- сырье (читай --
нефть, газ и др.) и талант. Причем интеллектуальный потенциал
людей, выраженный в деньгах (кто сколько стоит плюс научный
продукт), и сырье сопоставимы в цифрах. В то же время не без
горечи ученые признаются, что академические институты и конкретно
-- Сибирского отделения РАН -- становятся придатками западных
фирм. Институты работают по грантам и контрактам различного рода,
и доля зарубежной финансовой поддержки, в том числе деньги,
заработанные по специальным заказам западных фирм, наверное,
скоро превысят бюджетные средства или сравняются с ними. Деньги,
конечно, не пахнут, но может ли российская наука рассчитывать на
устойчивое развитие? (О доктрине устойчивого развития нашей
страны как-то быстро забыли). О таких высоких материях громко
говорят разве что на митингах протеста.
Безденежье породило некую нелицеприятную классификацию институтов
(во всяком случае -- в СО РАН): "здоровые", умеющие зарабатывать,
"больные", но продолжающие работать, и "умирающие". Как же себя
чувствуют самые "здоровые", так называемые индустриальные
академические институты, такие, как, например, Институт
теоретической и прикладной механики?
Еще со времен академика Вл.Струминского в институте сложилась
сильная научная школа по исследованию устойчивости течений --
дозвуковых, сверхзвуковых, а сейчас и гиперзвуковых. За долгие
годы накопился большой исследовательский материал, благодаря
мощной экспериментальной базе. В числе аэродинамических установок
есть уникальные и единственные в мире, например, строящаяся
совместно с ЦАГИ и ИГиЛ СО РАН импульсная труба адиабатического
сжатия АТ-303.
Финансируется ИТПМ, как и другие, на 60--80 процентов (вторая
цифра -- показатель прошлого года). Кроме того, институт и его
лаборатории участвуют в конкурсах российских научных фондов.
Плановая, "бюджетная", тематика выполняется, но специальных работ
или задач в интересах российских предприятий, фирм, не говоря уже
о заказах директивных органов, становится все меньше. Не
предлагают. Выручают зарубежные партнеры, но их улыбки не для
всех.
Любопытно, прибавляют ли здоровья дополнительные иностранные
источники финансирования Институту теоретической и прикладной
механики?
Для наглядности такое положение вещей попробуем свести к частному
случаю -- работе одной здоровой научной группы, например,
лаборатории гиперзвуковых течений, которой руководит доктор
физико-математических наук Анатолий МАСЛОВ (он же -- заместитель
директора института по науке, курирует направление динамики
вязкой жидкости). А.Маслов награжден Золотой медалью имени
Н.Е.Жуковского лучшую работу по теории авиации (1995 г.).
Не только в шутку можно сказать, что лаборатория крупный
грантодержатель и в последнее пятилетие выполняла более двадцати
работ по контрактам в интересах различных зарубежных организаций
и фирм. Анатолий Александрович назвал шесть типов грантов и
возможные подходы к сотрудничеству. Но насколько эффективна
действующая система грантов? Анализировались ли ее плюсы и
минусы?
Разговор с руководителем лаборатории начался с констатации
фактов, если угодно -- с перечисления. Несколько лет тому назад
наши аэрофизики вместе с немецкими коллегами выиграли грант фирмы
"Фольксваген". Эта всемирно известная фирма, выпускающая
автомобили, самолеты, космические аппараты, постоянно организует
конкурсы научных проектов. Российско-германский проект выиграл
грант поддержки, предусмативающий совместную работу, обмен
специалистами. И что немаловажно -- грантом предусматривалась
определенная сумма денег на закупку дорогостоящих приборов. За
последние два-три года лаборатория прилично оснастилась.
Кстати, продолжение работ, за которые была получена Золотая
медаль имени Н.Е.Жуковского, связано с результатами исследований
по гранту "Фольксвагена" -- переход ламинарного течения в
турбулентное.
Второй тип -- гранты Международного технического центра -- МНТЦ,
находящегося в Москве. Научные сотрудники знают, что МНТЦ создан
для того, чтобы удержать в России физиков-ядерщиков, ученых,
работающих в прикладных областях ракетной техники, биологов,
наконец. Иными словами, -- оградить их от сотрудничества со
странами Ближнего Востока. Грант учрежден Японией, Европейским
сообществом и Соединенными Штатами Америки. Учредители используют
благотворительные деньги. Конкурсные проекты проходят строгое
рецензирование. Если одна из трех сторон заинтересовалась тем или
иным проектом, она и финансирует выполнение работы, но с условием
обязательного участия коллаборатора, представляющего
страну-спонсора. И такой грант есть в лаборатории (финансируются
исследования по проблеме турбулентности).
Лаборатория удачно вклинилась и в программу кооперативного
соглашения США и России о поддержке исследовательских работ, в
том числе по развитию космической техники. Здесь гранты
выделяются по другой схеме. Правительство США отдает деньги
какой-либо организации, в данном случае НАСА -- Национальной
аэрокосмической ассоциации США. Давние связи НАСА и ИТПМ СО РАН
способствовали получению гранта. Деньги выплачиваются по
контракту.
Понятно, что такие гранты выделяются на фундаментальные
исследования. По условиям сотрудничества обязательна публикация
научных статей. Новые знания должны стать достоянием научной
общественности.
Получилось так, что я тут же, не выходя из кабинета заведующего
лабораторией, схватила взглядом информацию на экране монитора из
свежей электронной почты (прошу простить мое любопытство) --
экспресс-оценку работы новосибирских аэрофизиков. А.Маслов
пояснил, что один из руководителей НАСА академик Деннис Бушнелл
благодарит научную группу за превосходную работу и высоко
оценивает усилия коллектива. Речь шла об отчете экспериментальных
исследований устойчивости сверхзвуковых пограничных слоев.
-- Работа по таким грантам -- сплошные плюсы (к ним относятся и
гранты ИНТАС), потому что мы участвуем в получении
фундаментальных результатов, развиваем науку, -- сказал А.Маслов.
-- Но мы не отказываемся от грантов, поступающих через зарубежные
фирмы, которые субсидируются правительственными организациями.
Например, такими, как Европейское космическое агентство. В
каком-то смысле сотрудничаем и с Министерством обороны Франции,
через фирму "Аэроспасиаль", известную космической системой
"Ариан". В работу вовлечены многие страны, это, пожалуй,
транснациональная кооперация. А выпускает ракеты "Аэроспасиаль".
Или деньги выделяются фирме ОНЕРА (французский аналог НАСА или
нашего ЦАГИ). Деньги направляются на контрактные работы, которые
фирмы считают приоритетными для развития космической техники.
-- Кстати, недавно представители фирмы "Аэроспасиаль" побывали в
Новосибирске, знакомились с заводом имени Чкалова и отраслевым
институтом СибНИА. Впрочем, французские специалисты, наверное,
давно стали постоянными участниками конференций, которые проводит
ваш институт в новосибирском Академгородке...
-- Да, но французы только прислали свои доклады на девятую
Международную конференцию по методам аэрофизических исследований.
Приватно обсуждались контрактные работы. Таких работ мы проводили
достаточного много. Здесь уже присутствует коммерческая тайна.
Заказчик, давая деньги, оставляет за собой право приостановить
публикацию, если посчитает нужным. Это уже один из минусов
сотрудничества. Но, слава Богу, у нас таких случаев пока не было.
В других лабораториях ограничения серьезнее -- работают с
условием, что в течение нескольких лет запрещается публикация
новых результатов.
-- То есть вы попадаете в некоторую зависимость?
-- По интеллектуальной собственности -- да. Если в первых трех
типах грантов сразу предусматривается публикация, то в этом
случае нужно согласовывать распространение научной информации.
Уточню: и в кооперативном соглашении необходимо уведомить о
публикации и получить разрешение.
И, наконец, контракты сугубо прикладные -- пятый тип грантов.
Работаем в основном с фирмами "Роквелл", "Рокендайн", "Боинг" --
они в свое время выпускали "шаттлы". Естественно, американские
конструкторы работают над перспективными образцами летательной
техники будущего -- гиперзвуковыми самолетами. Один из
существенных элементов летательных аппаратов, безусловно --
двигатель. В частности, конструкторов интересуют процессы в
гиперзвуковом прямоточном воздушно-реактивном двигателе -- ГПВРД.
Испытывая в аэродинамической трубе крупномасштабные модели
двигателей или их элементов, мы не знаем иногда почему возникла
задача и где будут использоваться результаты экспериментов.
-- Для своей страны исследования сокращены до минимума... И в то
же время такой веер работ!
-- Я еще не сказал о шестом виде сотрудничества и дополнительных
источниках финансирования. Учимся торговать, например, приборами.
Здесь есть и положительный, и отрицательный опыт. Так, мы успешно
продали аэродинамические весы Китайскому аэродинамическому
центру. Но один из наших электромеханических приборов не прошел
строгую приемку, и мы понесли убытки.
-- Анатолий Александрович, а если какую-то российскую фирму
заинтересуют ваши "ноу-хау", -- вы уже не имеете права
распорядиться ими по своему усмотрению? Российская фирма должна
платить, скажем, американцам, за информацию? Так?
-- Вообще-то, так.
-- Но сколько степеней свободы?
-- В зависимости от типов грантов -- полная свобода, ее
ограничение и практически никакой свободы. Соотношение, к
сожалению, постепенно меняется не в нашу пользу.
-- Конечно, это вопрос в воздух, но что же думает наше
правительство, государство?
-- Действительно, -- что? Техника наша -- самолетная и
космическая -- достаточно высокого уровня. Россия участвует и в
транснациональном проекте по новой космической программе. И
последние публикации в научных журналах подтверждают высокий
уровень исследований. И самолеты, которые Россия продает...
Продается не только лучший самолет в мире СУ-30, но продается его
дальнейшая модернизация, улучшение...
-- Понятно. И все-таки, как заведующий лабораторией, вы могли бы
более обстоятельно оценить свою работу по зарубежным контрактам?
Ваше отношение к ним?
-- Плюсы и минусы? Отношение к контрактам двоякое. Конечно, не
очень приятно, что мы работаем на кого-то, но в наших условиях
это, может быть, одна из немногих возможностей, чтобы вообще
жить, потому что правительство нас задавило уже напрочь -- бюджет
крайне недостаточен и тот сокращается. Даже самые перспективные
задачи, бывает, не находят поддержки. А западных партнеров
привлекают две вещи -- то, что мы знаем и умеем, и то, что у нас
есть возможность сделать, решить задачу лучше и дешевле, чем
где-либо. Фактически мы сейчас проедаем свои прежние наработки,
эксплуатируем их. При этом, естественно, упускаем возможность
дальнейшего развития. А это означает, что может настать время,
когда продавать будет нечего. Верится с трудом, что в ближайшем
будущем правительство будет больше поддерживать науку, а с другой
стороны, если и последней поддержки лишимся, то будет совсем
плохо. Вот и крутимся, хотя внешне кажется, что мы благополучны
по сравнению с другими. Мы стремимся добывать гранты и контракты,
чтобы иметь возможность работать, оснастить лабораторию,
возбудить у молодежи исследовательский интерес, получить новые
знания, иметь возможность прилично заплатить за работу. И
сотрудники, те, кто ведет гранты, чувствуют себя иначе.
Во-первых, они работают с удовольствием. Во-вторых, у них
появилось чувство собственности. Они сами распоряжаются деньгами,
часто бывают за границей, участвуя в конференциях или работая по
обмену специалистами в иностранных научных центрах. Конечно, наши
заказчики не такие уж филантропы. Они держат в уме свою выгоду,
но, благодаря их контрактам наши уникальные установки и стенды не
простаивают и дают работу даже нашим соседям, которые
обеспечивают трубы сжатым воздухом. Компрессорная УМТС СО РАН
находится по соседству. И мы там основные заказчики.
-- Скажите, когда вам было лучше -- психологически -- сейчас или
в советские времена?
-- Раньше была какая-то романтическая работа. В этом была своя
прелесть. Думали только о науке. Сейчас произошла сильнейшая
дифференциация. Думаю, что получающим контракты и гранты сейчас
интереснее, но над ними всегда висит домоклов меч: грант в конце
концов заканчивается. И тогда ничего не будет. Понимаете? К тому
же, большое количество грантов и контрактов, ограниченных во
времени, заставляют людей работать без сна и отдыха, без выходных
и праздников. Не все выдерживают такое напряжение. Не все хотят
ограничивать свою жизнь только работой. В то же время те, кто за
чертой и даже не могут получить гранта (необязательно потому, что
у них плохие работы), попадают в ужасную ситуацию. Нет средств и
нет возможностей для работы. И зарплата урезается, и нужно
заниматься поиском заработков вне института, чтобы семью кормить.
-- Но и на Западе ученые, занимающиеся фундаментальными
исследованиями, кочуют из университета в университет в поисках
достойной работы. Уезжают в другие страны. Из Англии, например, в
Индию или Австралию. И в Америке друг другу дышат в затылок.
-- Да, это общая практика. Получить должность профессора
университета очень трудно. Получив высокую квалификацию в другой
стране или у себя на родине, работая в промышленности или
научно-производственной фирме, где, кстати, зарплата значительно
выше, чем у любого университетского профессора, бывшие аспиранты
уверены, что не пропадут. Квалификация ценится. Те из них, кто
действительно проявляет интерес к науке, в конечном итоге со
временем возвращаются и занимают подобающее место. К тому же, в
тех же США давно сложилась отлаженная система и вполне
определенная политика по отношению к науке. Посмотрим на примере
НАСА. НАСА "пасет" чуть ли не все университеты страны, предлагая
задачи, требующие фундаментальных исследований. И приплачивает
профессорам, занимающимся с аспирантами. НАСА внимательно
смотрит, где возникают нетривиальные идеи, где лучше развивается
научное творчество. НАСА напоминает ЦАГИ по своему значению для
развития самолетостроения и космонавтики. У нас с Центральным
аэрогидродинамическим институтом имени Н.Е.Жуковского связаны
успехи российского самолето- и ракетостроения. Так вот ЦАГИ такой
политики не ведет. НАСА платит деньги, но и диктует что нужно
делать. И все университеты готовы работать. Утрирую, конечно.
Если ученые на Западе не уверены в будущем, они наверняка знают,
что у них есть выбор. У нас другое дело. Мы теперь зависим не
столько от правительства, сколько от НАСА и других зарубежных
организаций. Вы убедились, как заказчики к нам относятся.
-- По-моему прекрасно, судя по письму академика Бушнелла.
-- Тот же Бушнелл сообщил, что продление контракта проблематично,
поскольку нужны экстраординарные идеи. И я понял, что это
вежливый отказ. Так "подвешивают" ученых, чтобы они работали
лучше. Жаль, что "подвешивают" нас не российские фирмы, а
зарубежные. Если бы мы жили на один бюджет, нас бы и половины не
осталось. Не знаю, может, это мое личное мнение... У нас в стране
тоже ввели систему грантов, копируя западные образцы. Вроде бы
правильно -- стремятся финансировать приоритетные направления
науки. Но должна быть и система независимых экспертов. Почему-то
западный опыт, положенный на нашу почву, выращивает по большей
части уродцев. Возможно, тот же РФФИ строго отбирет конкурсные
проекты, но почему-то его гранты в большинстве своем оседают в
Москве. Что, в Сибирском отделении уровень ниже? Если судить по
публикациям, это не так! Не думаю. Когда к нам приезжают
зарубежные коллеги, они говорят, что вот на установках у вас пыли
нет, а в Москве кругом одна пыль. То есть установки у нас все же
еще работают, хотя загрузка осталась всего на 30--40 процентов.
Основная загрузка за счет иностранных контрактов. Но мы должны
оплачивать все -- и эксплуатацию установок и огромные счета за
использованную электроэнергию...
-- Лаборатория? В своем институте?
-- Да! Перераспределение средств внутри института, пожалуй, самое
серьезное изменение, которое произошло за последние годы.
Поэтому, повторяю, чтобы жить, мы ищем задачи, за которые платят
деньги.
-- Вы как бы остаетесь без будущего?
-- Нет, не хочется мне говорить, что мы остаемся без будущего.
Ведь мы получаем от выполнения контрактов не только деньги. В
какой-то мере совпадают и наши научные интересы. Кроме того, мы
растим молодежь, даем возможность молодым научным сотрудникам
ездить за рубеж, участвовать в конкурсах, выигрывать и российские
гранты. Без молодежи все закисает. Мы эффективно работаем. Так на
июльскую конференцию лаборатория представила десятка два
докладов.
-- Как вы лето переживете?
-- Мы или институт? У меня пока все в порядке, все-таки у меня
относительная благополучная лаборатория. Закончится грант
поддержки или контракт, останется договор по спец.тематике. Но
уже начинаю волноваться и думаю, где найти заказы на следующий
год. А лето в лаборатории пройдет по-разному. В лаборатории
несколько групп. Одна -- немногочисленная -- будет работать за
границей по приглашениям. Другая -- в поте лица трудиться здесь,
несмотря на снижение зарплаты. Часть пойдет в отпуск, оставшиеся
перейдут на сокращенный рабочий день.
-- Снизили зарплату?
-- Вы знаете, что провозглашен переход на повышенные ставки. Наш
институт добросовестно выплачивает повышенную зарплату, но уже
четвертый месяц нет бюджетных денег в полном объеме. С апреля,
как и все институты Сибирского отделения, мы получаем
приблизительно 60 процентов от бюджетного финансирования.
Доплачивать приходится из других фондов.
-- Ученые выходят на улицу, выступают на митингах протеста, а в
Сибирском отделении отстаивают свою "отдельную строку" в бюджете.
И что же?
-- Надеюсь, отстоим. Но как бы там ни было, расслоение научного
коллектива даже внутри одной лаборатории неизбежно. Гранты
распределены неравномерно. Некоторые исследовательские группы
зарабатывают, а кто-то их не имеет и вынужден идти на неполный
рабочий день. Дирекция предприняла некоторые меры, чтобы смягчить
удар. С первого августа мы планируем переход на сниженную
зарплату, но 60 процентов все-таки от повышенных ставок...
Более резкие высказывания заведующего лабораторией заглушил,
будем считать, гул работающей трубы.
В трубном зале Анатолий Александрович показал мне, где ведутся
эксперименты по заданию "Роквелл". Аэрофизики моделируют
неустойчивые процессы, которые вызывают переход ламинарного
течения в турбулентное при скоростях, в несколько раз больших
скорости звука.
Сейчас исследования ведутся в диапазоне от 2 до 20 скоростей
звука. Допустим, моделируется передняя кромка крыла, те процессы,
которые происходят на самой кромке крыла сверхзвукового самолета.
При конструировании надо знать, как защитить летательный аппарат,
чтобы он не сгорел при полете. Это, пожалуй, один их самых
сложных аэрофизических экспериментов, как сказал А.Маслов.
В комнате, напоминающей слесарную мастерскую, где хранятся
различные модели двигателей, я увидела что такое ГПВРД.
-- Что такое гиперзвуковой реактивный двигатель? Фактически --
это труба со сложным сечением. А знаете, сколько времени нам
отпустил на работу заказчик? Девять месяцев на весь контракт --
от проекта до отчета. Для этого нужно несколько тысяч нормо-часов
только на изготовление моделей и сотни испытаний. А в день можно
было делать два-три пуска максимально. Раньше аналогичную работу
мы делали по российским программам, а сейчас в основном
зарубежная поддержка и заказы.
Кажется, еще вчера исследователи буквально стояли в очередь к
экспериментальным установкам. У каждой лаборатории была
определенная квота. Сегодня трубный зал, как аэродром, с которого
взлетают два-три самолета.
Галина ШПАК.
На снимке: А.Маслов.
стр.
|
