"МЕНЯ ПОЙМУТ И ОЦЕНЯТ В БУДУЩЕМ..."
150 лет со дня рождения Д.Н.Мамина-Сибиряка.
Л.Якимова,
ведущий научный сотрудник Института филологии СО РАН
В ноябре 2002 г. исполнилось 150 лет со дня рождения большого
русского писателя Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка. В ноябре
же исполняется 90 лет со дня его смерти (он умер в 1912 г.), но
отдать должное его светлой памяти закономернее и справедливее в
день его рождения, потому что Мамин-Сибиряк — писатель всегда
живой и современный, из историко-литературного обихода и круга
читательского чтения не уходящий. Бывают, правда, времена, когда
в литературоведении как бы забывают о нем, но стойкости
читательского интереса это не затрагивает, и особенно
примечательно, почти символично то, что непрерывность живой
памяти о нем хранят и поддерживают дети: "Аленушкины сказки",
"Серая шейка", "Зимовье на Студеной", "Емеля-охотник",
исполненные доброты и любви, верности самым простым и заповедным
чувствам, переиздаются неостановимо и остаются в числе самых
любимых книг, — к счастью, не только детьми.
Но прежде всего литературную славу Мамину-Сибиряку принесли его
романы: "Приваловские миллионы", "Горное гнездо", "Золото", "Три
конца", "Дикое счастье", "Хлеб"... Панорамно-широкие,
социально-острые, они воспринимаются сегодня как эпос одного из
самых сложных и противоречивых периодов нашей отечественной
истории. Читателя привлекает в особенности то, что эпический
размах повествования органически сочетается в них с глубинным
вниманием к индивидуальным человеческим судьбам, тонкостью
психологического анализа характера героев, остротой интриги,
увлекательностью сюжетного действия, художественной силой
изображения природы.
Расцвет творчества Мамина-Сибиряка пришелся на 80-90 годы XIX
века, т.е. совпал, как в наше время, с перевалом столетий,
кризисом традиционной для России духовности, выходом на
историческую арену новых социальных сил — буржуазии,
пролетариата. В литературе эти годы оказались отмечены бурными
поисками новых художественных форм, неостановимой сменой
литературных течений — символизма, акмеизма, импрессионизма и
т.д. Лицо времени во многом определил богатый событиями и новыми
именами Серебряный век — с его утратой целостной,
едино-монолитной веры, каким было Православие, попытками обрести
истину в различных ересях, увлечением богостроительными и
богоискательскими идеями, различными направлениями теософии, в
том числе мистицизмом. Живя в это "опрометчивое" время,
Мамин-Сибиряк в полной мере сумел сохранить свою личностную и
творческую самобытность. Отличительную особенность его
писательской позиции составило то, что он, подобно Чехову,
предпочел оставаться "вне направления", в стороне от групповых
пристрастий. И не то, чтобы это все было ему неинтересно и ко
всему этому он был равнодушен, а в силу особенностей своего ума и
характера, которому чужды были скороспешность выводов, суета,
честолюбие, мелочная амбициозность, погоня за громкой и
сиюминутной славой. Этому способствовали обстоятельства его
биографии, особенности полученного воспитания и образования,
драматические повороты личной семейной жизни.
Родина Д.Н.Мамина-Сибиряка — Урал: Висимо-Шайтанский завод
Верхотурского уезда Пермской губернии. Родился он в семье
заводского священника и образование получил в основном духовное:
учился в Екатеринбургском духовном училище (1866-68), Пермской
духовной семинарии (1868-72) и здесь испытал воздействие идей, с
одной стороны, Чернышевского, Добролюбова, Писарева, а с
другой — естественно-научных взглядов Дарвина, К.Фохта, И.Сеченова,
К.Тимирязева. Они-то и определили дальнейший выбор жизненного
пути: в 1872 г. Мамин-Сибиряк уезжает в Петербург и становится
студентом Петербургской медико-хирургической академии, но не
окончив ее, в 1876 г. переходит на юридический факультет
Петербургского университета. Здесь в мелких петербургских
журналах начинается творческий путь Мамина-Сибиряка, однако
материальная нужда, житейская неустроенность, обострившееся
нездоровье заставили молодого писателя в 1877 г. вернуться на
Урал, где он прожил до 1891 г. и где в полной мере раскрылся его
художнический дар. В эти годы, отмеченные большим творческим
подъемом, остротой и свежестью жизненных впечатлений, он написал
и самые известные свои романы, и множество других произведений в
разных жанрах: рассказы "Все мы хлеб едим", "В камнях", очерки
"На рубеже Азии", "Бойцы", "Золотуха"...
Не заметить появление нового писательского имени было невозможно.
С его произведениями вошел в русскую литературу дотоле
малоизвестный, а по существу богатейший, можно сказать,
неисчерпаемый пласт региональной жизни, окраинной российской
действительности, далекой провинции, глубинного захолустья.
Литература обогатилась новыми темами, героями, человеческими
характерами, новыми житейскими ситуациями и конфликтами,
картинами величественной сибирской природы. Писателя отличали
острая наблюдательность, живое чувство времени, собственное
видение жизни, умение передать ее местный колорит, яркая,
незаемная образность. В 1890 г., проезжая Каму по пути к острову
Сахалин, Чехов отмечал: "На пароходе библиотека, и я видел, как
едущий с нами прокурор читал мои "В сумерках", больше всех
нравится в здешних краях Мамин-Сибиряк, описывающий Урал. О нем
говорят больше, чем о Толстом". И позднее, в 1895 г., после
выхода в свет романа "Хлеб", Чехов снова тепло и доброжелательно
отзовется о Мамине-Сибиряке и как человеке, и как писателе:
"...Мамин-Сибиряк очень симпатичный малый и прекрасный писатель.
Хвалят его последний роман "Хлеб" (в "Русской мысли")... У него
есть положительно прекрасные вещи, а народ в его наиболее удачных
рассказах изображается нисколько не хуже, чем в "Хозяине и
работнике". И хотя уже не принято ссылаться на авторитет Ленина,
но с точностью его оценки, данной творчеству Мамина-Сибиряка, не
поспорить и сегодня: Ленин с исчерпывающей полнотой
охарактеризовал специфически неповторимый характер его
проблематики, отметив, что "в произведениях этого писателя
выступает особый быт Урала, близкий к дореформенному, с
бесправием, темнотой и приниженностью привязанного к заводам
населения, с "добросовестным ребяческим развратом" "господ", с
отсутствием того среднего слоя людей (разночинцев,
интеллигенции), который так характерен для капиталистического
развития всех стран, не исключая и Россию" (Соч., т.3, с.427).
Действительно, наступление капитализма на российскую
действительность, прежде всего на ее тихие, долго пребывающие в
неподвижности окраины, каждая из которых сохраняла свой "особый
быт", в изображении Мамина-Сибиряка предстала в неповторимой
рельефности и колоритности. В художественно-ярких и полнокровных
образах писателю удалось схватить типологические черты
капиталистического развития эпохи первоначального накопления,
исходных стадий рыночной экономики. Семантика самих названий его
романов исполнена знаковой экспрессии. Бурный поток не
поддающегося никакому правовому контролю хищничества, дикое
счастье ничем не брезгующих и ни перед чем не останавливающихся
рыцарей буржуазного предпринимательства, накопительский ажиотаж,
коррупция, бессовестное манипулирование интересами народа во имя
наживы и обладания миллионами, бесчестные банковские и биржевые
игры, прихотливое жонглирование ценами на хлеб и золото — все
это создавало в его произведениях предельно динамичную и
неопровержимо убедительную картину нового мира, оставляло
ощущение живой жизни в ее неостановимом развитии.
Писатель показывает, как в погоне новых хозяев за прибылью "люди
являлись только в роли каких-то живых цифр", как результатом
сосредоточения диких миллионов в одних руках стало разорение,
нищета и голод народных масс: "Пришли волки в овечьей шкуре и
воспользовались мглой, — говорится в романе "Хлеб"... — По
закону разорили край". Не правда ли, как эта картина старой
жизни, эта предельность социального расслоения так явственно
напоминают наш сегодняшний день, а те прежние магнаты
Стабровские, Штоффы и Кo — новоявленных российских олигархов?
Удивительна эта сила вечной истинности, заложенной в творения
настоящего Мастера, не торгующего словом, не дающего ослепить
себя сиюминутными и эгоистическими интересами. То, что сказал
Мамин-Сибиряк в романе "Бурный поток" о власти улицы, которая для
него синоним рынка, вполне соотносится с тем, что открывается
нашему взору на улице сегодняшней жизни: "Нужно заметить, —
размышляет герой романа журналист Покатилов, — что наше
несчастное время есть время господства улицы по преимуществу, и
нужно обладать настоящим геройством, чтобы не поддаться этому
всеобщему влиянию. Есть, конечно, истинная и великая наука, есть
великие честные деятели, есть красота, поэтическое вдохновение,
энергия, таланты, которые остаются незараженными этой уличной
атмосферой, но ведь геройство не обязательно, и мы, обыкновенные
люди, платим тяжелую дань своему времени... Бороться с
требованиями улицы не всякому по силам, когда малая сделка с
совестью дает известность, имя, успех, богатство. Улица по
преимуществу эксплуатирует дурные инстинкты, наши слабости,
животную сторону нашего существования...".
Сегодня, когда властью "улицы", сиречь рынка, оказались захвачены
многие стороны нашего искусства, а настроения скепсиса и
всеобщего неверия приобрели в обществе угрожающие масштабы,
творческий опыт Мамина-Сибиряка особенно ценен и поучителен. Он
продолжил в русской литературе высокую традицию учительности,
своего рода мессианства. В его представлении писатель —
"общественное достояние", "литература священна", стать
писателем — значит выполнять миссию общественного служения, "жить тысячью
жизней", неостановимо искать ответа на вечные вопросы: "Как
жить?", "Зачем жить?", "Что делать?". В эпоху литературных
метаний и исканий, бурного художественного экспериментирования
Мамин-Сибиряк сохранил верность испытанному традиционализму,
доброму старому реализму с его доминирующим принципом изображения
жизни в формах самой жизни, с его требованием трезвого анализа и
честного исследования складывающихся социальных реалий. В его
творческие планы входило даже намерение создать серию романов в
духе натурализма Золя и Бальзака.
В 1891 г. Д.Н.Мамин-Сибиряк снова возвращается с Урала в
Петербург, где живет до конца жизни, и кончина его отделена от
революции всего лишь пятью годами. Этот петербургский период
открылся потрясающей драмой личной жизни: умерла при родах
беззаветно любимая женщина, осталась на руках от рождения
отмеченная неизлечимым недугом "отецкая дочь" Аленушка. Остались
на память и любимые безвременно умершей женой стихи: "Грозой
сломило дерево, а было соловьиное на дереве гнездо". От
самоубийства спасла только любовь к дочери и литературе. Вопреки
сложившемуся мнению о творческом спаде в эти годы, именно тогда
раскрылся его талант детского писателя, тогда были созданы романы
"Хлеб", "Черты из жизни Пепко" и целый цикл романов об
интеллигенции — "Ранние всходы", "Весенние грозы", "Падающие
звезды", "Без названия", свидетельствующие об упорных поисках
ответа на роковые вопросы русской жизни.
Он верил в неиссякаемость человеческого стремления улучшать
жизнь, в то, что "истинное и плодотворное общественное движение
никогда не умирает". И хотя в воздухе все время пахло революцией,
его герои тех лет не были ни революционерами, ни подпольщиками,
ни политическими деятелями. Это были труженики, работники,
предприниматели, преобразователи жизни, носители конструктивных
идей. Многие из них шли в деревню, как более всего нуждающийся в
их деятельности участок, а вовсе не как носители народнических
идей, приобщались к земской и думской работе, способствовали
открытию школ, больниц, библиотек.
И скорее всего, именно сторонняя, общедемократическая позиция
писателя, вызвавшая в свое время в его адрес столько нареканий, и
помогла ему увидеть то, что не способны оказались понять
профессиональные идеологи, зашоренные абстрактными теориями
тотального и глобального преобразования жизни: не в революционной
ломке и всеобщем сокрушении старого мира, а в деятельном
преобразовании его, в том числе и кропотливом служении "малым
делам" являет человек свое подлинное величие. Так хорошо
известный, старый писатель заново приходит сегодня к читателю,
давая ему извлечь из чтения своих произведений новые уроки.
стр. 5
|
