О ГРАНТОВОЙ СИСТЕМЕ
И БАЗОВЫХ ЛАБОРАТОРИЯХ
Крупный грант присужден Министерством промышленности, науки и
технологий двум институтам СО РАН: Институту химической биологии
и фундаментальной медицины и Институту цитологии и генетики.
В Институте цитологии и генетики в течение пяти лет лаборатория
молекулярной цитогенетики члена-корреспондента И. Жимулева будет
ежегодно получать почти по сто тысяч долларов на работы в области
изучения структуры белка, который регулирует активность
репродукции хромосомного аппарата организма.
— Игорь Федорович, наверняка, грант достался в нелегкой борьбе?
— Конечно, это было очень трудное, многоэтапное общероссийское
соревнование, в котором мы заняли достойное место. Но, пожалуй,
главное, что я прежде всего бы отметил, — конкурс оценивался по
новой системе. Предыстория вопроса такова. Еще в 1988 году
академик Г. Георгиев из Отделения физико-химической биологии,
директор Института биологии гена РАН, на одном из совещаний
высказал идею о базовых лабораториях и грантовой системе. Речь
шла о реформировании финансирования науки. И методично, год за
годом, добивался воплощения идеи в жизнь.
— Но ведь к этому вопросу обращались многие и неоднократно?
— В отличие от предшественников Георгий Павлович предложил
систему работающих и легко проверяемых критериев. Да, о том, что
науке живется в нынешних условиях довольно трудно, речь идет
постоянно. Бюджетное финансирование распределяется ровным, но
очень тонким слоем по всем институтам РАН. Деньги идут в основном
на зарплату. Как говорится, всем сестрам — по серьгам. Но ведь
чтобы двигаться вперед, науке нужны дорогостоящие приборы,
реактивы, нужны командировки, экспедиции и многое другое (а
сотрудникам, кроме всего прочего, элементарные мелочи — бумага,
авторучки, прочие канцелярские «пустячки»).
Очевидно, что всех одновременно поддержать невозможно, и нашу
науку при финансировании из бюджета только зарплаты ждет
неминуемая гибель. Основная мысль, высказанная академиком
Г. Георгиевым — нужны базовые лаборатории, которые бы крупно
финансировались на грантовой основе и, соответственно,
гарантировали продвижение науки в перспективных направлениях.
— Но ведь в последние годы уже появились программы
дополнительного финансирования на грантовой основе?
— И они явились определенным шагом вперед. Возникла более
заметная соревновательность, но, и я считаю это весьма
существенным, не появилось открытости. Скажем, если по каким-то
причинам вашу заявку отклонили, то узнать — за что, не было
никакой возможности (по крайней мере, в области биологии).
И потом, размеры наиболее доступных российских грантов
невелики — 120-180 тыс. рублей в год. Прорыва на эти деньги не совершить.
— Игорь Федорович, в чем суть «революционных преобразований»
Г. Георгиева?
— Прежде всего — поддержать наиболее «сильных и дееспособных» — так
однажды писали в прессе о цели конкурса. Были разработаны
прогрессивные принципы оценки научных работ, которые, в
результате, давали самую объективную картину. Коллективы,
претендующие на грант, оценивались по достижениям за предыдущий
период деятельности. В результате денежное вознаграждение
попадало «в точку», КПД его значительно повышался. То есть
результаты рассматривались в соответствии с данными современной
наукометрии, признанной и широко используемой в развитых странах.
Суть новых оценок заключается в том, что их легко выразить в
цифрах, легко подсчитать и при необходимости продемонстрировать.
Среди важнейших — импакт-факторы публикаций и индексы
цитирования авторов.
 |
|
Иными словами, чем больше исследователь опубликовал статей в
престижнейших научных журналах с высоким импакт-фактором, тем
выше его шансы быть замеченным и отмеченным. Индекс цитирования
тоже указывает на высокую ценность работы. А коли работы признаны
и ценятся, значит, они и заслуживают большего финансирования.
Именно импакт-фактор и индекс цитирования были использованы в
программе Г. Георгиева. Но не только они. Учитывались и «другие
показатели полезности для общества», которые хотя и не были
главными, давали дополнительную характеристику (сколько
подготовлено учеников, написано монографий, учебников, различные
свидетельства международного и отечественного признания).
Правильность подсчета баллов по системе импакт-факторов проверяла
специальная экспертная комиссия из семи известных ученых,
российских академиков, она же и распределяла гранты. Кроме того,
была создана конфликтная комиссия для рассмотрения жалоб.
— А что, были и жалобы?
— Когда дают крупные деньги, никогда не бывает, чтобы все были
полностью довольны. Более того, в прессе была опубликована
совершенно необъективная, я бы сказал, нечистоплотная статья о
якобы неправильном распределении средств. Позиции автора можно
без особого труда опровергнуть, поскольку результаты работы
экспертной комиссии абсолютно доступны для проверки. Критерии и
баллы, набранные всеми соискателями, получившими и не получившими
гранты, приведены в интернете. Именно в данном пункте программа
Георгиева разительно отличается от подавляющего большинства
других программ — она максимально открыта для проверки.
Хочу отметить и следующее. Несмотря на то, что программа только
начала действовать, она оказала огромное влияние и на тех, кто
грантов не получил. Многие ученые начали быстро перестраивать
свою политику в плане выбора более авторитетных журналов для
публикации своих статей, что приводит к повышению их
импакт-фактора; задумались об укреплении тематик исследований,
начав избавляться от балласта. При повышении импакт-факторов
вероятнее возможность получения и других грантов в России и за
рубежом.
— А как себя чувствуют те, кто получил гранты?
— В основе грантовой системы лежит соревновательность, и грантов
никогда не дают на длительный срок. Если учесть, что
активизировались те, кто грантов не получил, почивать на лаврах
не приходится. К тому же, грант — это ведь не только деньги, это
еще и статус, что тоже весьма существенно для дальнейшей работы.
— Расскажите немного о программе и других грантодержателях.
— На программу Президиум РАН выделил Отделению физико-химической
биологии 150 миллионов рублей в год. Конкурс проводился по трем
направлениям: 15 грантов в области фундаментальных исследований в
физико-химической биологии; 15 — в области социально
ориентированных фундаментальных исследований в физико-химической
биологии и 10 — для создания новых групп в подразделениях секции
ФХБ. Сибирское отделение РАН тоже смогло изыскать крупные суммы
для сибирских победителей конкурса. Такой же крупный грант, как
наша лаборатория, получил академик В. Власов, директор Института
химической биологии и фундаментальной медицины. Меньшие, но
достаточно ощутимые суммы достались Г. Невинскому и Д. Пышному из
того же института, Н. Колчанову, Р. Сукернику, Н. Дыгало,
А. Графодатскому и С. Закияну — из Института цитологии и генетики,
а также академику М. Грачеву — директору Лимнологического
института.
— Следовательно, можно сделать заключение, что лаборатории,
которые они представляют — базовые, и именно их работы будут и в
дальнейшем составлять честь и славу отечественной науки?
— И, прежде всего, потому, что в ходе конкурса оценен,
совершенно объективно, накопленный ими багаж, тот задел, который
и дает все основания для успешного движения вперед.
— Как вы распорядились своими тремя миллионами?
— Купили потрясающий японский микроскоп с цифровой приставкой и
компьютером, необходимые реактивы, мелкое оборудование, съездили
вчетвером на престижную конференцию в Италию, сделали там
доклады, добавили зарплату сотрудникам лаборатории и внесли
соответствующий взнос в фонд дирекции. Согласно критериям новой
программы, которая сегодня, без всякого сомнения, уже живет и
работает, я стал приплачивать сотрудникам за публикации в
престижных журналах.
— Ваши исследования в области изучения структуры белка, высоко
оцененные конкурсной комиссией, как отмечено, могут стать основой
для создания новейших средств лечения генетических заболеваний…
— Наши проблемы связаны с проблемой «молчания генов». Ряд генов
в ходе развития, отработав, должны замолчать, иначе при
несвоевременном их включении могут произойти тяжелейшие
последствия: многие органы будут формироваться не на месте,
например, у дрозофилы крылья или ноги образуются на голове,
вместо двух крыльев сформируются четыре и т.д. За эти работы
Эдвард Льюис — большой друг России и, в частности — мой,
получил в 1995 году Нобелевскую премию.
Наша лаборатория в Новосибирске занимается получением
цитогенетических характеристик процесса молчания. Если этот
процесс разгадать, то появится возможность направленно включать
нужные гены и выключать ненужные. Часть нашей работы уже была
оценена Российской академией наук: в 2000 году доктора наук
Е. Беляева, В. Семешин и ваш покорный слуга получили премию РАН
имени Н. К. Кольцова.
Пока механизм молчания еще не раскрыт, но работа в данном
направлении идет довольно успешно. Путем множества манипуляций,
создания генетических химер мы узнаем, куда «садится» белок,
который и является маркером гена молчания.
Все эти операции требуют дорогостоящего оборудования. Вот,
скажем, приспособление, которое необходимо, чтобы «раскапать»
гены на микрочип, стоит больше миллиона долларов. А таких
«прилад» требуется немало.
— Выход один — выигрывать конкурсы, получать гранты.
— Для этого необходимо постоянно подтверждать свой высокий
класс. На одном результате, даже очень хорошем, далеко не уедешь.
Новая программа финансирования исследований в области
физико-химической биологии, автором которой является академик
Г. Георгиев, стимулирует активную работу.
Беседовала Л. Юдина.
Фото В. Новикова.
стр. 5
|
