ВЕКТОР ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ —
НАУЧНОЕ СОТРУДНИЧЕСТВО
Лет двадцать назад, когда из России начался отток ученых за рубеж,
а в стране возник патриотический шум, я спросил
у известного профессора-экономиста Бориса Орлова — как он
относится к этому событию? И мудрый Б.П. сказал, что наука
интернациональна, и ее развитие все более определяется
международным обменом учеными и новыми знаниями, и он не стал бы
считать отъезд непатриотическим актом. Бедственное существование
вряд ли способно воспитать чувство любви к отечеству.
Так было сначала, потом ситуация стабилизировалась — страна
стала выездной. Недавно я разговаривал на эту же тему с молодым
доктором наук Юрием Воробьевым, который принимал участие в
интересном международном обмене знаниями в США и теперь внедряет
полученные знания в практику в своем родном институте в
новосибирском Академгородке.
|
О собеседнике: Юрий Николаевич Воробьев, д.ф.-м.н., 54 года,
закончил физический факультет Новосибирского государственного
университета в 1971 году, прошел путь от стажера-исследователя до
ведущего научного сотрудника Новосибирского института
биоорганической химии СО РАН. Выехал в США в 1990 году кандидатом
физико-математических наук, а возвратился в 2001 году доктором
физико-математических наук. Так, первоначально запланированная
годичная командировка по обмену знаниями на много лет «привязала»
его к той стране.
|
 |
— Юрий Николаевич, что побудило вас в начале 90-х годов выехать
в США?
— В 1990 году, я поехал в США в длительную командировку, а не
выехал в США. Последнее слово, мне кажется, употребляется при
эмиграции. В 1988-89 гг. в СО АН СССР, и в том числе в НИБХ,
стали появляться первые персональные компьютеры, увеличилась
зарплата в Академии наук, в общем казалость, что все развивается
по восходящей и не было ни экономических, ни тем более
политических причин, для выезда в США. Разумеется, я говорю
только о себе.
— Американцы приглашали вас для выполнения конкретных работ или
вы приехали туда с багажом собственных идей и задумок, чтобы
реализовать их на передовой научно-технической базе? Над чем вы
там трудились?
— Я поехал в командировку за счет приглашающей стороны как
визитирующий ученый, имея в программе визита взаимный обмен
знаниями. Я был приглашен на 12 месяцев в лабораторию профессора
Гарольда Шерага в Корнельском университете США. Эта лаборатория
является мировым лидером в решении одной из основных задач
теоретической биофизики — предсказании уникальной
пространственной структуры молекулы белка по последовательности
аминокислот, составляющих полипептидную цепь. Я занимался
компьютерными методами расчета структуры ДНК-дуплексов, которые в
методической части являются общими для любой биомакромолекулы в
водном растворе. Были идеи алгоритмов более реалистичных методов
расчета, которые вычислительно сложны и требовали более мощной
компьютерной базы, чем та, которой располагало Сибирское
отделение. Предполагалось реализовать и тестировать новые
алгоритмы на объектах лаборатории профессора Г. Шерага. План
работ, который я предложил, был достаточно объемным, так что
работа в США заняла много лет, хотя я периодически навещал
Академгородок, написал докторскую диссертацию и защитил ее в ВЦ
СО РАН.
— Юрий Николаевич, вы прожили в США довольно продолжительный
период времени и даже меняли место жительства. Как адаптировались
к новым условиям жизни в Америке?
— В тех местах, в которых я работал и жил, условия жизни не
показались ни мне, ни моей семье чем-то необычными. Разница
конечно в быте есть, но она количественная, а не качественная.
Это смена пропорций, а не появление чего-то абсолютно нового.
Даже кредитные карты не были новостью, поскольку в Москве в
некоторых магазинах в 1990 году уже обслуживали по кредитным
картам. Детали быта в США тоже зависят от места. Например, для
упрощения быта в маленьком университетском городке, где я жил,
небходимо иметь автомобиль и проводить в нем достаточно много
времени. Однако при работе, например, в Колумбийском унверситете
г. Нью-Йорка автомобиль становился скорее «головной болью», чем
вещью для упрощения быта. По крайней мере, так считали некоторые
известные мне ученые, в том числе из Западной Европы.
— Где и кем вы работали? Были среди принимающих вас учреждений
престижные университеты?
— Три года, 1992-95 гг., я работал в лаборатории профессора
Г. Шерага в Корнельском университете. Этот университет входит в
десятку лучших университетов США. Я с семьей жил в городке Итака
штата Нью-Йорк, который сформировался вокруг университета, и в
котором студенты составляют половину населения. В 1995 году я по
рекомендации профессора Г. Шерага был принят на должность
ученого-исследователя в «дружественную» группу профессора Яна
Херманса в университете штата Северной Каролины в городе Чапел
Хилл для продолжения своих исследований, поскольку в группе
Шерага была некоторая неопределенность с финансированием
(университет Северной Каролины, между прочим, старейший
университет США, основанный более 200 лет назад). В этой группе я
работал в 1995-2001 годах.
— Я слышал, что всем приехавшим в США приходится трудиться в
поте лица, чтобы компенсировать вложенные в них средства. Не
оказывается ли там наш человек как бы вне правового поля,
зависимым и беззащитным от произвола?
— Если кратко, то легально прибывший ученый, конечно, защищен от
произвола условиями контракта. И мне не известно форс-мажорных
случаев среди ученых, приглашенных из бывшего СССР, как, впрочем,
и из других стран.
Лаборатории при университетах, в которых я работал, проводят
исследования по грантам, полученным по конкурсу, для выполнения
конкретных исседований и разработок в области компьютерного
моделирования биополимеров. Поэтому действительно приходится
работать до тех пор, пока не найдешь истину. Но эта специфика
научной работы, не связана, как мне кажется, ни со страной, ни с
системой финансирования. Глава проекта тоже работает столько,
сколько нужно для дела. Например, профессор Шерага в течение
сорока лет публиковал по 25 статей в год с сотрудниками
лаборатории. Причем, каждую статью он тщательно редактировал,
поскольку более половины его сотрудников, это иностранцы со всех
континентов. Контракт обновляется ежегодно, кроме того, есть
положение о возможности прекращения контракта при прекращении
финансирования проекта. Условия работы, конечно, не мягкие, но
это реалии финансирования исследований. Разумеется, есть риск
потерять работу, но я бы не называл это произволом или
беззащитностью, поскольку условия контракта известны.
— Я, наверное, ослышался, — и у американцев бывают проблемы с
финансированием науки?
— Да, бывают. Кажется, в 1995 году Корнельский Теоретический
центр не получил обновления гранта от Национального фонда науки.
Множество сотрудников центра вынуждены были срочно искать новое
место работы. Аналогичная ситуация была с Суперкомпьютерным
центром Северной Каролины. Т.е. сбои в финансировании даже
больших коллективов случаются, а уровень относительных флуктуаций
возрастает при уменьшении размеров коллектива. Поэтому состав
лабораторий или групп у профессоров университетов непостоянен по
причине финансирования, а сотрудники вправе покидать группу до
окончания контракта.
— В чем, на ваш взгляд, преимушества работы в США?
— Во-первых, это возможность обмена знаниями, контакт и
непосредственная работа с ведущими специалистами. Участие в
регулярных семинарах группы и факультета, лекции и сообщения
приглашенных специалистов из других университетов, которые
достаточно регулярны. Интенсивность обмена информацией в среде
академической науки при университетах очень высока и происходит в
основном не на коференциях, а в процессе взаимных визитов.
Доступность научной литературы. Хорошая компьютерная база. Хотя
последнее обстоятельство постепенно нивелируется, в связи с общим
развитием и доступностью компьютеров.
Во-вторых, мотивация работы более высока, есть ощущение силы,
поскольку есть благоприятная среда для получения результата. Не
последнюю роль играет зарплата. Удовлетворительно обеспеченный
быт дает возможность полной концентрации на работе.
— Юрий Николаевич, сильно ли мы отстаем от американцев в области
химических наук, где вы трудитесь, по числу Нобелевских
лауреатов? Этот критерий, как известно, является эталоном и
объективным измерителем в науке.
— Я не вполне согласен, что число Нобелевских лауреатов — эталонный
измеритель успехов в науке, особенно в годы
противостояния СССР и США. В области компюьтерного моделирования
биополимеров мы отстаем по количеству групп минимум на порядок, а
количество переходит в качество.
— Последний вопрос. Когда вы уехали из США, достигли ли того, на
что рассчитывали? Чем занимаетесь сейчас?
— Да, я выполнил свою «американскую» программу, существенно
увеличил багаж знаний в области компьютерного моделирования
биополимеров, довел свои исследования и разработки до результата
в виде компьютерных методик и программ. В настоящее время я
работаю в том же самом институте, который сменил название и стал
Институтом химической биологии и фундаментальной медицины СО РАН,
развиваю группу компьтерного моделирования биополимеров, чтобы
иметь возможность заглянуть в детали атомного строения
биомолекулярных комплексов, что особенно важно в
персонифицированной молекулярной медицине будущего.
— Заканчивая разговор, хочу еще раз напомнить истину о том, что
исследователь везде стремится туда, где будет открыт простор для
его научной деятельности и где его ожидает жизненный комфорт.
Беседовал П. Даниловцев.
стр. 5
|
