СИБИРЬ — ЭТО ТОЖЕ РОССИЯ
У Владимира ЛАМИНА, сибиряка по рождению, сибиреведа по призванию, члена-корреспондента РАН, директора Института истории СО РАН 14 мая — юбилей. Наш корреспондент Валентина САДЫКОВА встретилась с юбиляром, и он рассказал об исследованиях, которые проводятся сотрудниками института и им лично по проблемам региональной истории, по проблемам взаимоотношений Центр — Сибирь, справедливо относимых к разряду «вечных».
— Институт истории имеет свою, весьма непростую историю. Вначале он возник в качестве Отдела гуманитарных исследований в Институте экономики, но с появлением будущего академика-археолога А. П. Окладникова ускорился процесс формирования базы комплексного гуманитарного института, и, самое главное, началась подготовка собственных кадров.
Когда отдел получил статус Объединенного института истории, филологии и философии, в нем уже работали и археологи, и этнографы, и филологи, и философы, и социологи, и историки. К концу 1980-х годов, когда директором института являлся уже другой выдающийся археолог А. П. Деревянко, у него появилась светлая мысль разделить институты. Она уже объективно назрела: отделы давно переросли свои рамки, это были уже «институты в институте». Деление (или «четвертование», как его ехидно поименовали) ИИФФ дало всем направлениям статус институтов. Первым директором самостоятельного Института истории был приехавший из Томска в начале 1960-х гг. один из крупнейших историков-крестьяноведов страны Л. М. Горюшкин.
А далее наступила эпоха перестройки и гласности. Первое, что она принесла историкам, — свободный доступ к архивам. Второе — изменилось отношение к «периферийным» историкам. У нас ведь было как: то, что писали историки из Москвы, было абсолютной истиной, но если ты высказал мнение, хоть в чем-то несовпадающее с официальным, столичным, тебя никогда бы не опубликовали. Странно, если бы, к примеру, физические открытия делались только в Москве, а вот в истории мысль совершенно железно делилась на «центральную» и «провинциальную». Это для историка, может быть, было еще важнее доступа к архивам, потому что проблему доступа к архивам, в конечном счете, мы научились решать, не нарушая явные запреты. А на пути к возможности опубликоваться была совершенно непроходимая преграда.
— И что дал доступ к архивам?
— Как показало постсоветское десятилетие, ограничения допуска к архивам в какой-то мере были оправданы. В архивах можно найти все, что угодно, и составить композицию, какую угодно. Можно писать блистательные вещи, основываясь на архиве, а можно обливать грязью. Жизнь же многогранна, и скомбинировать эти грани при некотором навыке можно, как угодно.
— Может быть, это просто была эйфория от свободы?
— Несколько романтиков, не понявших в чем дело, возможно и было, а в основном такие авторы выполняли заказ и получали за это деньги. И, к сожалению, эта литература не так уж и безобидна, более того, некоторые «труды» взрывоопасны. Нельзя «лягать» историю, это ничего в ней не изменит. Это наша история, какая бы она ни была, и требует уважительного к себе отношения.
В нашем недавнем советском прошлом был, на мой взгляд, один странный недостаток — оно отвергало весь предыдущий опыт. Главная идея — «мы наш, мы новый мир построим». Лозунги-то можно произносить, можно даже считать, что весь предыдущий опыт, за исключением деятельности
Петра I (которого почему-то наши вожди взяли за образец), был отрицательным. Ни одна страна, ни одно государство, ни одно общество не открещивается от своего прошлого. Это было смертельной болезнью советской идеологии. Эта идея была доведена до абсурда. Сегодня, к сожалению, повторяется то же самое: все, что было при советской власти — плохо, гнусно, отвратительно, мы должны это исправить.
— А что же историки — молчат?
— Мне представляется, что в работах историков должна быть объективность, историк должен держаться факта, а не становиться на колени перед сегодняшним социальным заказом. Конечно, эта позиция имеет некоторые дефекты, потому что всякое общество платит за то, чтобы его превозносили, а не за то, чтобы его ставили перед зеркалом.
— Да уж, это скорее дело журналистов, а интерес историков все-таки прошлое. А ваш Институт истории какими периодами занимается?
— Мы занимаемся воссозданием всей истории Сибири, начиная от Ермака, поскольку до этого Сибирь — это еще не Россия. Самый ранний период изучается в секторе академика Н. Н. Покровского. На территории Сибири собрана уникальная коллекция древних рукописей и старопечатных книг, которые являются реальным свидетельством того, что русские, кроме негатива, который сопровождает процесс завоевывания, покорения, проникновения, хоть как это назови, принесли аборигенному населению много позитивного — культуру и цивилизацию. Теперь уже можно об этом объективно говорить.
Дальше эстафету принимает сектор профессора Д. Резуна, который раньше назывался сектором истории феодализма, а теперь — истории Сибири XVII — середины XIX веков. Для Сибири этот период ознаменовался тем, что московская власть не знала, что теперь с этой Сибирью делать: «Да на кой нам эта Сибирь — ничего в ней нет». И это мнение было главенствующим до начала XIX века, пока в 30-х годах здесь не нашли золото.
С середины XIX века и до Октябрьской революции — этим отрезком региональной истории занимается сектор профессора М. Шиловского, которого мы пригласили из НГУ. У университетского профессорско-преподавательского состава очень высокая квалификация, и взаимное кадровое обогащение нам просто необходимо.
Исследованиями советского времени занимаются три сектора: историей культуры — сектор профессора С. Красильникова; социально-экономического развития — сектор профессора С. Букина; общественно-политического развития — сектор профессора В. Шишкина. Есть вновь созданный сектор междисциплинарных исследований, ориентированный на анализ современных реалий — руководитель д.и.н. Е. Водичев. Кроме того, в структуру института входит Музей истории СО РАН — руководитель Н. Щербин. Но, безусловно, ключевая, сквозная тематика, которой заняты сотрудники наших подразделений, — взаимоотношение власти и общества, Центра и регионов. И эта тема проходит через всю историю Сибири, потому что центральная власть всегда была озабочена тем, как властвовать, как управлять Сибирью: так же, как Тамбовской губернией или как-то иначе? И эта проблема до сих пор не решена на практике.
— И главная причина здесь, видимо, в излишней централизации управления?
— Да, государство осталось жестко централизованным до сего дня, и это, наверное, одно из препятствий, которое закрывает перспективу прогрессу в управлении. С другой стороны, через всю историю проходит страх центральной власти, что Сибирь может отделиться, а потому она должна чувствовать свою зависимость от Москвы.
Еще в середине XIX в. перед тем, как началось строительство Забайкальской железной дороги, забайкальское купечество предлагало построить железную дорогу от Тихого океана до Читы и Иркутска с тем, чтобы включить восточные территории в Тихоокеанский рынок. Предложение было вполне разумное — расстояние до западных границ в два раза больше, транспортные издержки огромные, поэтому торговать гораздо выгоднее с восточными соседями. Не согласились — усмотрели в этом сепаратизм.
Только в последнее время в силу сложившихся обстоятельств перестали завозить с Украины пшеницу на Дальний Восток, а оборудование — из Германии, Франции и Великобритании. Оказалось, из Канады привезти все намного выгоднее. Но этот процесс шел как бы сам по себе.
Можно вспомнить «дело сибирских областников» (1865-1868 гг.). Тогда аресту подверглось 59 чел. Старшему — Потанину — было чуть за 30, а остальным — много меньше. Это были искания юных людей, а создали политическое дело по обвинению в подготовке отделения Сибири от России. Закончилось все тем, что юноши понесли наказание, а бдительные чиновники… поделили премию за разоблачение заговорщиков. Так вот, этот страх жив и сегодня. А сейчас, после развала Союза, страх перед сепаратизмом закрывает горизонт. Хотя в Сибири-то патриоты не хуже, а может быть и выше качеством, чем иные бюрократы в Центре.
— Вы хотите сказать, что Сибирь всегда была как бы на положении колонии?
— Я имею в виду жесткую централизацию. Это еще
Петр I сформулировал: «Есть общегосударственная задача — все должно быть подчинено ей». С тех пор мир изменился, значительная часть цивилизованных государств давно живет по федеративным законам, каждый регион, земля, штат, хоть как его назови, имеет собственный бюджет, и он формируется по определенным законам, которые нельзя нарушать. Если кто-то нарушает — его поправляют. В России правят сверху.
Советская власть в этой области ничего серьезно не изменила, только усовершенствовала некоторые вещи. Все принципы государственного управления экономикой, обществом сохранились и были усилены. До советской власти, при ней и после — все те же принципы этатизма. Более того, если раньше Госплан и считал в пользу Москвы, но многое было сделано и для регионов, например, Новосибирска. Ведь почему здесь создавались крупнейшие оборонные предприятия, а в годы войны благодаря эвакуации возник мощный ВПК? Конечно, учитывалась его удаленность от границ, безопасность. Но и местная власть поняла в ходе войны, что пока здесь будут оборонные предприятия, в городе будут деньги, и, по существу, город до недавнего времени держался на «оборонке». Почему в свое время Коммунальный мост и основную линию метро сделали за кратчайшие сроки, а теперь любой мост, ветка метро, — долгострой? Все потому.
То же самое и с Сибирским отделением Академии наук. Новосибирская власть сразу поняла, что научный центр — это не только интеллектуальный потенциал, но и рабочие места, внимание Центра, сопровождаемое финансированием. Для города эти слагаемые в сумме были тем, на чем город рос и получал дивиденды. Но сегодня и Новосибирский научный центр, и оборонка сами требуют помощи.
Другой пример. Лет десять назад Салехард, Ханты-Мансийск были поселками с бараками сталинской постройки, сколоченными наспех. Сегодня это современные города, такие же, как и в американском штате Аляска, построенные на деньги от продажи нефти и газа. Так вот, если хотя бы законная часть денег от нефти и газа оставалась Сибири, то наши города имели бы хорошие перспективы. Но деньги уходят в Москву и за границу.
А страх, что если в Сибири будут деньги, то она почувствует самостоятельность и волю — это руководящее начало в действиях центральной власти на протяжении всей истории. То же касается и губернаторов. После короткого периода выборности они вновь назначаются сверху, как это было всегда, хотя при советской власти это прикрывалось фиговым листком выборности.
До советского периода губернаторы здесь были «навозные», чаще всего опальные, их сюда отправляли за непослушание, потому сибиряки и называли их «навoзными». В постсоветское время появились еще и полномочные представители президента, правда, без полномочий.
— Владимир Александрович, а в каких крупных комплексных, интеграционных и иных проектах институт участвует?
— Нам, сибирякам, есть, чем гордиться, у нас более чем 450-летняя история. И поле деятельности историков — огромное.Так, мы подготовили пять томов истории промышленности Новосибирска, первую книгу очерков истории Новосибирска, альбом и энциклопедию (вместе с мэрией, она взяла на себя финансирование). В июне совместно с издательским домом «Историческое наследие Сибири» выйдет книга «Магистраль» — про Западно-Сибирскую железную дорогу. Ее роль настолько велика, что убери этот участок, и все, что находится восточнее Новосибирска, будет практически оторвано от остальной России. Мы активно сотрудничаем с городом, с предпринимательской средой, которая раньше называлась «хозяйственниками». Есть проекты и за пределами области.
Два года идет работа над «Исторической энциклопедией Сибири» в трех томах. Ранее уже имело место уникальное издание «Сибирской советской энциклопедии». В 1926-1937 гг. увидели свет четыре тома из пяти задуманных, но репрессии прервали этот процесс. Прошло уже много времени, многое изменилось, но мы по-прежнему рассматриваем Сибирь в ее исторических рамках от Урала до Тихого океана. Работаем совместно с издательским домом «Историческое наследие Сибири». Мы хотим, чтобы в нашу энциклопедию вошли не только руководители, но и имена тех, кто воевал, строил рудники, продавал, покупал, благоустраивал, исследовал Сибирь.
Над энциклопедией работают не только сотрудники института, в нее включились все академические и вузовские квалифицированные историки Сибири, Урала и Дальнего Востока. Кроме того, мы сотрудничаем с геологами, экономистами, биологами, географами. Проект очень сложный. Финансовую поддержку оказывала предпринимательская общественность. В этом году мы выиграли грант в конкурсе интеграционных проектов СО РАН, и около десятка грантов РГНФ. Это, конечно, мощная поддержка не только исследовательских проектов, но и материальной базы, особенно создаваемого Сибирского гуманитарного информационноо центра.
— Да, кстати. Вы вроде уже обустроились в новом помещении, не чувствуете удаленности от остальных институтов?
— Да что вы! Я думаю, каждый сотрудник не только Института истории, но и Филологии, и Философии, благодарны и Президиуму и председателю СО РАН академику Н. Добрецову, и председателю ОУС академику А. Деревянко за такое решение! Впервые в жизни институт имеет собственное здание, хоть и на три института. Правда, нам и здесь не на все места хватило — у нас же богатейшая библиотека, ей пользуются не только наши сотрудники, но и студенты НГУ; уникальная коллекция древних книг — у нас пока нет возможности ее выставлять. И все равно по сравнению с гуманитарными институтами РАН мы теперь просто в блестящем положении!
— А с кадрами как, с притоком свежих сил?
— С кадрами есть проблемы. В начале 1990-х у нас, как в других науках Академии, произошла кадровая катастрофа. Число аспирантов с тридцати сократилось до трех. Но года два назад начала восстанавливаться система: университет — аспирантура — институт. У нас уже 23 аспиранта. Однако, если раньше к нам в аспирантуру шли лучшие выпускники от Урала до Тихого океана, то теперь мы набираем аспирантов в основном из выпускников исторического отделения гуманитарного факультета НГУ и только в небольшой степени — из Бурятии, Хакасии, Якутии. Остро стоит проблема с общежитиями. В общем, из той ситуации мы уже выбираемся, если очередная реформа нас не добьет.
стр. 13
|
