«НЕТ, ВАША ДАМА БИТА!»
Эту фразу одного из персонажей оперы Чайковского «Пиковая дама» хотелось бы привести в качестве ответа нынешнему режиссеру-постановщику бессмертного творения на сцене Новосибирского государственного академического театра оперы и балета, вероятно, возомнившему, что он способен уже воскликнуть: «Мой туз!»
В. Бякин, «НВС»
Не будем вдаваться в обсуждение музыкальной техники спектакля (оставим этот удел музыкантам-профессионалам), а давайте, уважаемый читатель, попробуем разобраться в смысловом содержании, которое несет в себе сегодняшняя «Пиковая дама» в постановке Алексея Степанюка.
С первой же минуты появления на сцене Графини ее повсюду сопровождает некая «темная личность», условно обозначенная мною «шпионом». Уж больно его внешность предполагает наличие у него именно этой профессии. Правда, непонятно, за кем он шпионит и зачем. За самой Графиней? Тогда почему же он держит над ней зонтик в первой картине? Телохранитель? Тогда почему он впоследствии не только не уберег Графиню в ее собственной спальне от визита непрошенного гостя — Германа, но даже и как-то напутствовал последнего на этот визит? Ответ на эти вопросы может, по-видимому, дать только сам постановщик спектакля г-н Степанюк, которого и следовало бы представить не дотянувшей до его «гениальных» задумок публике для того, чтобы: 1) он объяснял всем непросвещенным свои «непонятки», которыми он что-то хотел нам сказать в каждом конкретном сценическом действе; 2) «благодарная» публика имела бы возможность после спектакля высказать ему все, что она думает о его постановке вообще и о нем самом, в частности.
Часто ли вам приходилось сталкиваться в жизни с тем, чтобы группка собравшихся людей (дворян, между прочим, аристократов!) дружно и ничуть не смущаясь, «мыла кости» кому-то в присутствии этого самого кого-то? А этот кто-то при этом делал вид крайней заинтересованности? За свои 45 лет автору этих строк, во всяком случае, с таким сталкиваться не приходилось. А вот по версии Алексея Степанюка такое происходит совершенно спокойно! Во всяком случае, эпитеты «ведьма», «страшилище», «старуха» и «осьмидесятилетняя карга», которыми награждают Сурин с Чекалинским Графиню, не только не смущают последнюю, но даже вызывают ее живейший интерес, заставляя чуть ли не сновать промеж разбитных друзей. Не смущается присутствия Графини и Томский, продолжая знакомить приятелей с тайной трех карт, которую, по-видимому, она хранит.
Вообще, девизом спектакля можно было бы поставить призыв «Долой смущение!», ведь во второй картине Маша, всего лишь служанка (!) Лизы, нимало не смущаясь, принимает участие в коллективном развлечении юных барышень — княжон и графинь — своих господ! Давайте поднатужимся и представим себе уборщицу в доме, например, небезызвестного олигарха Абрамовича, лихо отчубучивающую русскую плясовую с его детьми. Вряд ли такое пригрезится… А вот по версии нашего режиссера-постановщика между господами и их прислугой именно так все и происходило в XVIII веке. Вот уж, воистину, «Россия, которую мы потеряли»!
Но самое интересное является взору публики на богатом балу, гостям которого его хозяин представляет милую, с незатейливым сюжетом пастораль. Зловредный Златогор постоянно угрожает скромному Миловзору неким режуще-колющим холодным оружием, напоминающим турецкий ятаган. И только, видимо, страх сесть в тюрьму по «мокрой» статье удерживает его от намерения пустить свое орудие в действие. Резонно было бы предположить, что никакие человеческие чувства такому потерянному для общества урке, как Златогор, уже недоступны. Однако, когда прелестницей Прилепой в любви, несмотря на «горы золотые и камни дорогие», ему было отказано, с этим уголовником происходят потрясающие перемены! Оказывается, он способен рыдать на плече у распорядителя бала, стеная и заламывая руки, биться головой о колонны зала и даже покончить с собой по причине отвергнутой любви! Хотелось бы подсказать режиссеру-постановщику, изобретателю этого «шедевра», что, следуя логике проведенной им линии, было бы еще забавней заставить Златогора посыпать себе голову пеплом из тазика, любовно поднесенного, например, Графиней в нужный момент или рвать на себе волосы с последующим разбрасыванием их на всех гостей бала.
Не минула оригинального режиссерского решения и сцена «В казарме». В момент появления перед Германом умершей Графини внимание публики приковывается к двери, из щелей которой клубится туман. Уместно вспомнить, что музыкально эта сцена написана гениальным Чайковским так, что даже не видя происходящего, чувствуешь, что называется, мороз по коже. Уж такого страха сумел Петр Ильич нагнать на зрителя одной лишь музыкой, что, казалось бы, режиссеру делать нечего, лишь только покориться воле гения, следуя за ним в опере. Не тут-то было! Со словами «Мне страшно! Нет, я не выдержу!» Герман идет не ОТ, а именно К той самой двери, откуда предположительно и появится привидение. Видали все, как «мне страшно»?! Но в этот момент становится страшно уже не Герману, а публике, т.к. из упомянутой двери появляется… вовсе не призрак Графини, а тот самый вечно сопутствующий ей «шпион»! Присутствующие на спектакле впервые мои друзья стали у меня допытываться, кто же это такой? Что я мог сказать им в ответ?! Этого персонажа нет у Чайковского… Его нет и в первоисточнике — у Пушкина. Зато он есть у Алексея Степанюка! Как?! Вам не известно это имя?! Да он из знаменитой «Мариинки», из самого Санкт-Петербурга. Этот новоявленный «реформатор» классической оперы поставил себя на одну планку с нашими национальными гениями, Поэтом и Композитором, походя позволив себе «дополнить» их.
А что же призрак? Он оказывается почему-то в… постели Германа. Последнего, впрочем, этот факт нисколько не обескураживает. Спокойно выслушав «сообщение из мира иного» о тройке, семерке, тузе, Герман неожиданно укатывает кровать с привидением за кулисы. Такое смелое решение финала пятой картины наводит на мысль, что Графиню, если принять во внимание слова призрака «Я пришла к тебе против воли, но мне велено исполнить твою просьбу», на том свете столь крепко отвалтузили, доказывая, что она не права, что двигаться самостоятельно привидение уже не способно. А т.к. Герман все-таки получил от нее желаемое, то, в качестве благодарности за информацию, он решает помочь бедняжке отправиться туда, откуда пришла.
Такая вот теперь в новосибирской опере «Пиковая дама»… Однако, чтобы не охаивать спектакль совсем уж огульно, давайте упомянем про замечательные декорации и костюмы, созданные художником-постановщиком спектакля Игорем Гриневичем. Автор статьи, большой почитатель новосибирского оперного, можно сказать, выросший в свое время в его стенах, давненько уже не слышал аплодисментов публики, раздающихся при открытии занавеса. Эти аплодисменты — вам, Игорь Борисович! Жаль только, что столь замечательное обрамление спектакля оказалось принадлежащим столь проблематичному его содержанию…
И все же, несмотря на сказанное, хотелось бы поблагодарить и режиссера-постановщика Алексея Степанюка. Спасибо ему хотя бы за то, что не сделал Лизу, например, проституткой, а Графиню — владелицей борделя. Спасибо за то, что не одел героев оперы в кирзовые сапоги и телогрейки, как сотворили это с несчастной вердиевской «Аидой». Спасибо за то, что не услышал я со сцены…м-м-м… (как бы это помягче выразиться?) ненормативной лексики и не увидел того, от чего у взрослых зрителей краснеют уши. Всего этого сейчас в оперных театрах страны, в т.ч. и в новосибирском, хватает с избытком. Мнение публики при этом не интересует никого. И здесь хотелось бы напомнить современным создателям подобных «шедевров», что ставят они спектакли на сцене ГОСУДАРСТВЕННЫХ театров, т.е. содержащихся ЗА СЧЕТ ГОСУДАРСТВА — словом, ЗА СЧЕT НАЛОГОПЛАТЕЛЬЩИКОВ, ЗА СЧЕТ ПУБЛИКИ, ПРИХОДЯЩЕЙ НА СПЕКТАКЛИ. Будьте добры, господа экспериментаторы, приберегите ваши эксперименты с классикой для иных, неакадемических сцен.
А «Пиковая дама» на новосибирской сцене, невзирая ни на что, осталась узнаваемой. Поклонимся ее создателям за это!
стр. 12
|
