НАЙТИ ЗОЛОТУЮ СЕРЕДИНУ
Институт «Международный томографический центр» СО РАН в новосибирском Академгородке — структура уникальная. Он существует одновременно «в двух лицах»: мощное научно-исследовательское учреждение с высокопрофессиональным коллективом, сплоченным за два десятилетия работы, и авторитетный медико-диагностический центр, оснащенный современными магнитно-резонансными томографами, последний из которых был приобретен два года назад.
Рассказать подробно об этом направлении деятельности МТЦ корреспондент «НВС» Юлия Александрова попросила Андрея Юрьевича ЛЕТЯГИНА — доктора медицинских наук, профессора, заведующего лабораторией медицинской диагностики.
— Андрей Юрьевич, в чем преимущество магнитно-резонансного томографа, установленного в медицинском отделе МТЦ СО РАН в конце 2005 года?
— Этот новый магнитно-резонансный томограф «Achieva Nova» фирмы «Phillips» — фактически самый современный полуторатесловый МРТ-сканер, который сейчас существует на рынке. В России он наиболее совершенный в Азиатской части. Аналогичный, но более мощный (трехтесловый) имеется только в детской клинике доктора Рошаля в Москве. Действительно, в мире есть томографы и с большей напряженностью поля — от трех и вплоть до восьми Тесла. Однако для медицинских исследований полторатесловый томограф считается «золотым» стандартом, а все что больше — это уже медико-экспериментальные или чисто экспериментальные приборы.
— А чем хороши полуторатесловые томографы?
— Дело в том, что поле основного магнита томографа является постоянным, и достичь уровня в 1,5 Тесла достаточно сложно — это получается благодаря применению технологии сверхпроводимости. Но повышение силы поля свыше полутора Тесла вызывает некоторые побочные явления, в частности, нейропатические гиперэстезические реакции. Хотя чем выше у сканирующего устройства напряженность поля основного магнита, тем лучше соотношение сигнал-шум на изображениях: шумы становятся меньше, а сигнал повышается. На основе этого качества и можно создавать новые технологии МРТ-сканирования, которые ранее были возможны только теоретически, а практически не реализовывались.
— Как часто такие технологии создаются?
— Когда в 1995 году по приглашению академика Ренада Зиннуровича Сагдеева я стал руководителем лаборатории медицинской диагностики в Международном томографическом центре, то набор применяемых технологий был достаточно ограничен. Здесь, как и во всем мире, тогда использовались три основные методики. Сейчас же стандартных технологий в области клинической томографии уже около десяти. Кроме того, есть еще магнитно-резонансная томография твердых тел (для испытания образцов), томография для исследовательских работ в области биологии, фармакологии, физиологических наук, но там другие технологии. А в медицине — десяток общепринятых методик: Т1 и Т2 взвешенных изображений в разных модификациях, два варианта ангиографических методов, миелографические методики (у каждой фирмы технологии их различны), плюс специальные исследования с подавлением «свободной» жидкости, жира, специальные методики для выявления отечных зон в тканевых структурах, для визуализации парамагнитных компонентов, например, старых кровоизлияний, а также — спектроскопия in vivo по ядрам водорода (протонная) и фосфора.
— И все эти исследования вы выполняете на новом томографе?
— Да, почти все это у нас делается. Я упомянул спектроскопию in vivo — эта методика в протонном варианте может быть выполнена на нашем томографе, хотя все-таки 1,5 Тесла — маловато для высококачественных спектроскопических исследований: например, для спектроскопии по ядрам фосфора во всем мире принято использовать трехтесловые томографы.
— Планируете приобретать более мощные томографы?
— Это очень дорогой прибор, поэтому — как решит Президиум СО РАН. Но для развития качественной клинической спектроскопии in vivo такие устройства необходимы. На полуторатесловой системе этот подход тоже реализуется, и теоретически, и практически, но не с тем уровнем качества, как хотелось бы: во всем мире эти исследования проводят на трехтесловых томографах. В России подобные машины только начинают появляться, а для достижения успехов в этом вопросе требуется не только оборудование, но и разработка новой методической базы. Словом, проблем достаточно много. В нашем институте мы по мере сил будем вести исследования в этом направлении в пределах возможностей полуторатеслового томографа.
— А для всех остальных методик исследований томограф «Philips Achieva Nova» подходит?
— Вполне. Мы развивали и продолжаем совершенствовать ангиографические методики — они на этом томографе очень хорошо реализуются без введения контрастных препаратов, с высоким качеством визуализации даже мелких сосудов. Лет 10-15 назад медицинская магнитно-резонансная томография стояла перед дилеммой: либо развивать техническую и технологическую базы, томографические методики, либо остановиться на том, что уровень разрешения методики будет зависеть от введения в организм какого-либо контрастного препарата, скажем, на основе гадолиния. Это делается, когда мы хотим искусственно «подсветить» изображение тела человека путем введения в организм контрастного вещества. При этом даже низкопольный томограф давал улучшенные изображения. Такое направление тоже есть, и развивается оно за счет синтеза новых контрастных препаратов. В конце прошлого века считалось, что эти препараты абсолютно безвредны.
— Они действительно безвредны?
— Нет, сейчас так не считают. Вообще нет ничего безвредного, а если препарат вводится внутривенно и содержит ядра тяжелых металлов, таких как гадолиний… Ни одному химику вы не докажете полную безвредность такого соединения, тем более, что в Академгородке общий уровень научных знаний очень высок. Понятно, что лучше избегать применения этих препаратов.
— В каких же случаях вводятся контрастные препараты?
— Мы проводим клинические исследования по очень строгим показаниям. Иногда этого нельзя избежать — в ситуациях, которые, как правило, не внушают оптимизма. Речь идет об онкологии, когда стоит вопрос: есть злокачественное образование или нет, а если есть, то в каком объеме, и как лечащему врачу дальше выбирать тактику? Принцип этой методики очень прост. У тех препаратов, которые сейчас существуют на рынке, единый механизм действия: они «показывают» те места в микрососудистом русле, где имеются его нарушения. А поскольку злокачественные опухоли очень агрессивно относятся к сосудам и разрушают их стенки, то эти препараты проникают туда, и опухоль начинает «светиться» на фоне тканей. Сейчас появляются новые препараты, которые целенаправленно попадают в макрофаги, быстро захватываются фагирующими клетками и позволяют обнаруживать их.
— Что еще можно исследовать на вашем томографе?
— Кроме хорошей клинической диагностики (выявление патологии головного мозга, брюшной и грудной полости, малого таза, суставов), многое делается по клиническим исследованиям, разработке функциональных методик. Есть одна особенно интересная тема, которую мы готовимся выполнять совместно с Российской академией медицинских наук. Заключается методика в следующем: во время проведения магнитно-резонансной томографии человеку задают специальные парадигмы, например, подвигать рукой, или предъявляют световые импульсы от светодиодов, и по изменениям кровотока в участках коры головного мозга можно увидеть, в каком месте коры или стволовых структур эта парадигма вызывает функциональный подъем.
— Какие научные медицинские направления представлены в Институте «Международный томографический центр»?
— С 1996 года, после установки полутеслового томографа фирмы «Bruker» активно велись исследования анатомии и физиологии человека с помощью магнитно-резонансной томографии, вышло около десятка кандидатских диссертаций в этом направлении — это было довольно продуктивно для теоретической науки. У нас помимо аспирантов и сотрудников лаборатории медицинской диагностики работали еще соискатели из Института лимфологии СО РАМН, Дорожной клинической больницы, больницы скорой помощи № 34, других лечебных и научных учреждений. Систематическая разработка этих тем привела к тому, что качество клинической рутинной диагностики значительно повысилось. Однако такие исследования не дают явных быстрых прибылей — это абсолютно фундаментальная наука по своей сути, и практическое приложение ее реализовалось не очень быстро — прошло более 10 лет.
Мы бесспорные лидеры в России по магнитно-резонансным томографическим исследованиям лимфатической системы — к нам присылают пациентов в сложных случаях, чтобы разобраться, есть ли метастазы опухоли или другие реакции лимфоузлов. Сотрудничаем с гематологами и онкологами — ведь у них исход лечения и операции зависит от доказанного наличия или отсутствия метастазов. Когда речь идет о таких вопросах, то иногда страшно становится — ведь отвечаешь за человеческую жизнь, берешь на себя ответственность за тактику трудного и длительного лечения. Поэтому медицинские фундаментальные исследования нужны и важны. Но, к сожалению, в Российской Академии наук «медицина» как научная специальность отсутствует в списке.
— Что вы имеете в виду?
— Наша лаборатория просто «не вписывается» в структуру РАН. Весь Институт «Международный томографический центр» с его физико-химическими научными направлениями, которые близки и понятны научному сообществу, вписывается, а положение лаборатории медицинской диагностики — двойственное: с одной стороны, научные исследования в области анатомии и физиологии проходят под раздел «биологические науки», но, с другой стороны, проводить исследования на животных мы не имеем права (по нормам нельзя смотреть людей и животных на одном приборе). Опять-таки, мы входим в организационную структуру Российской академии наук как научная лаборатория, но не входим в систему здравоохранения — ни муниципального, ни федерального. Отсюда сложности с аттестацией кадров, с нормативной базой нашей деятельности: предписаниями, приказами и другими документами — выполнять их или не выполнять.
Есть еще Сибирское отделение Российской академии медицинских наук, медицинский факультет в Новосибирском государственном университете, Новосибирский государственный медицинский университет: вполне понятно, что с ними также нужно взаимодействовать. Для этого нужны большие административные усилия, причем на уровне как регионального отделения, так и федерального центра — в Москве тоже есть ЦКБ, существуют лаборатории, которые занимаются медицинскими исследованиями в составе Российской академии наук и в МГУ. Если говорить о нашей лаборатории медицинской диагностики, то, помимо клинических исследований, было бы неплохо активнее использовать ее как учебную базу для Медуниверситета и медицинского факультета НГУ. В связи с этим можно отметить, что в Академгородке сейчас очень успешно работает ЦНМТ (Центр новых медицинских технологий) — он так же, как и МТЦ создавался от нуля. Там — четкое направление на высококвалифицированную медицинскую помощь, и клиническую науку там тоже делают.
— И все-таки, какие вы видите перспективы?
— Перспектив много. Еще в конце 2005 года, когда устанавливали томограф «Philips», в Медуниверситете и в Сибирском отделении РАМН меня буквально дергали за оба рукава, спрашивали, что за прибор монтируется, какие исследования можно делать. В медицинской науке этот томограф может почти все! Можно просто заняться сложными научными и прикладными проблемами в различных отраслях клинической медицины, анатомии и физиологии, можно участвовать в клинической фазе испытаний новых фармацевтических препаратов на пациентах-добровольцах. Реальных задач и предложений — множество. Но в нашей ситуации это невозможно — надо как-то соблюдать баланс между приемом пациентов и научной работой.
Что касается науки, мы как бы на перепутье. Если говорить о получении научных грантов, то медики не имеют их в таком количестве, как, скажем, теоретики: медицина считается «прикладной» отраслью, поэтому даже подразделения Академии медицинских наук как бы остаются за бортом этого процесса. Коммерческие гранты, которые выделяются фармацевтическими фирмами на испытания новых лекарственных препаратов, для нас тоже недоступны: там требуется кропотливая длительная работа по накоплению и оформлению материала, а фирмы потом не дают использовать в полной мере эти результаты. Предложений таких много, но возникает вопрос — какой будет научный выход? Ведь важно еще «не потерять научное лицо», все то, что наработано за 20 лет, не стать банальной госпитальной лабораторией с набором новой техники.
С другой стороны, наши томографы содержатся «в тепличных условиях» — собственная техническая база, собственный инженерный штат, что позволяет эксплуатировать криогенную технику такого класса легко и бесперебойно. И медицинской диагностикой мы продолжаем заниматься — работаем даже с пациентами из Казахстана, Средней Азии, Урала, решаем сложные диагностические случаи. Так что на ближайшее будущее планируем продолжать все то же самое — анатомические и физиологические прижизненные исследования. Но кому, кроме нас, это будет интересно, сейчас сложно сказать. Надо развивать новые томографические технологии, но их продать практически невозможно. Новый томограф мы тоже вряд ли изобретем — мы просто врачи и научные работники одновременно, и делаем то, что можем — медицинскую науку.
Хотелось бы, чтобы более активными были контакты между подразделениями Сибирского отделения Российской академии наук, институтами Сибирского отделения Российской академии медицинских наук, Новосибирским медицинским университетом, Новосибирским государственным университетом, чтобы совместные медицинские исследования поддерживались грантами. Именно в этом я вижу реальный путь — золотую середину между прикладной клинической медициной и теоретической медицинской наукой.
Фото В. Новикова
стр. 10
|
