У АИЛА
В. Харук, д.б.н.,
Институт леса им. В.Н. Сукачева
«Вам овцу как зарезать — по-казахски, или по-алтайски?» — спросил пастух.
Овечку мы приобрели чтобы «уйти» от экспедиционной тушенки.
По-казахски — это когда перерезают горло. А по-алтайски делают разрез в подреберье (достаточный, чтобы просунуть руку), и обрывают артерию. Скопившуюся в брюшине кровь вычерпывают поварешкой — для кровяной колбасы. Овца утилизируется полностью — кроме копыт и содержимого желудка.
В разделке помогали и дети, и внуки, без указаний или упрашиваний: каждый знал, чем заняться. Лишь малыши весело прыгали через текущий рядом ручей и со смехом катались на тех, кто постарше. Хозяйка, в далеком советском прошлом учительница, ненавязчиво руководила, успевая подшучивать над мужем и нахваливать сноху. Младшая дочь, которую мы подвезли до стойбища на УАЗике, большеглазая и серьезная студентка барнаульского университета, ловко орудовала ножом: на джинсы не попало ни капли крови. Всего в большой семье, живущей на летней «заимке», было человек 12. Живут в шестиугольном аиле, деревянной просторной избе без окон. Здесь же русский паренек лет восемнадцати. «Становись, Серега, с нами фотографироваться: ты же наш, алтаец», — зовет его хозяин аила.
На склонах гор пасутся овцы и разноцветные сарлыки (яки) — главное богатство семьи. «Снежный барс недавно несколько овец зарезал. Кровь выпьет — и бросает. К нам из Москвы приезжал тут один, просил показать этого зверя. Ходили мы с ним по следам барса. Он набрал себе целый рюкзак помета барса; шибко радовался».
У пастуха потемневшее от солнца и ветра лицо, вьющаяся шевелюра и неожиданно голубые глаза. «Это — от скифов, — поясняет он. — До прихода вас, русских, у нас было жен столько, сколько сможешь. Одиноких и вдов не было: если умрет муж, то его вдову брат в жены брал». «Размечтался, однако», — смеется хозяйка.
Стойбище расположено в верховьях ручья, на высоте примерно 1500 м над уровнем моря. Наш же маршрут — на верхнюю границу леса, где вперемежку с продвигающимся в альпийскую тундру подростом лежат некогда мощные кедры и лиственницы, свидетели и жертвы малого ледникового периода. Их выморенная дождями и ветрами древесина еще сохранила первозданный запах, смешанный с ароматом горных трав. Совсем рядом — плато Укок, где раскопали знаменитое захоронение «скифской царицы».
— А вы курганы не собираетесь рыть? А то тут приезжали, могилу нашей прародительницы осквернили. И сколько золота забрали!
— Да не было там золота, в отчетах археологов всё описано! — возразил я.
— Ты ничего не знаешь.
— А курганы раскапывают для науки, для истории алтайского народа..., — продолжал я оправдываться перед «потомком скифов».
— Какая наука! А они нас спросили? — его лицо посерело от волнения, он даже отошел от меня. — Зачем они возили нашу царицу по всему свету, выставляли без одежд? А если бы их родню выкопали из могилы на показ, ладно бы было?
У меня на пастбищах этих курганов десятка два. Никого не подпущу!
Я не ответил. Это была его часть истины.
стр. 16
| 
