ВСТРЕЧА С ЛЕНИНЫМ
В плеяде замечательных советских киноактеров второй половины ХХ столетия некоторое время пользовался повышенной популярностью Алексей Глазырин, запомнившийся по фильмам: «Белорусский вокзал», «Живые и мертвые» и т.д. Его тяжелое многообещающее лицо, обнадеживающий тембр голоса и убедительная манера разговора вызывали у зрителей симпатию к его героям, которая распространялась и на самого актера.
В.Г. Мордкович, д.б.н.
С Глазыриным мне довелось познакомиться еще в конце 50-х гг., значительно раньше выхода на экран означенных фильмов. В ту пору он служил в труппе новосибирского драматического театра «Красный факел» и уже был на хорошем счету. Ему даже доверяли играть роли В. И. Ленина в спектаклях про революцию, что служило в те годы признаком высокого доверия со стороны руководства театра и городской партийной организации. А я в тот период времени обретался на втором курсе Новосибирского педагогического института, был наивным романтиком, увлеченным театром и художественной самодеятельностью больше, чем учебой.
Приближалось празднование очередного юбилея Великой Октябрьской Социалистической революции, той самой, которая позже, при подведении итогов века, оказалась не великой, не октябрьской, не социалистической и даже не революцией. Однако тогда это считалось великим событием, которое предполагалось отметить по достоинству, а не только водкой по 3 рубля 12 коп. и «Агдамом» по 1 руб. 87 коп. В Новосибирском пединституте был объявлен конкурс на лучший сценарий проведения праздничного мероприятия. Партийные боссы требовали сделать праздник оригинальным и запоминающимся; обещали не жалеть кумача на лозунги, денег на концертные номера, автоматических зачетов по «Истории КПСС» для наиболее отличившихся организаторов и репрессии им же, если мероприятие пройдет неудачно.
После долгих обсуждений решено было реализовать пришедшую мне в голову идею — изобразить на сцене в лицах какую-нибудь известную картину на революционную тему: например, «Выступление Ленина с броневика на Финляндском вокзале» или «Речь Ленина на III съезде комсомола». Участники действа должны были пребывать на сцене в позах и взаиморасположении, точно соответствующих сюжету живописного полотна. По команде «замри» все должны были застыть неподвижно: кто с горящим взором, кто с открытым ртом, кто с поднятой рукой, винтовкой или шапкой. Через 3—4 минуты по команде «отомри» Ленин должен был взмахнуть кепкой и произнести речь, точно по тексту апрельских тезисов или выступления на съезде комсомола. Слушателям: солдатам, матросам, красногвардейцам, комсомольцам полагалось бурными возгласами и движениями демонстрировать свою преданность линии партии и лично вождю мирового пролетариата.
— Только не материться, — на всякий случай предупредил парторг.
— Таких будем исключать сначала из Красной гвардии, потом из комсомола и института, — отреагировал мой декан.
— А где возьмем броневик? Их давно сняли с вооружения, — забеспокоился зам. по АХЧ, полковник в отставке.
— Броневик можно вырезать из картона, а за ним поставить лестницу и козлы с настилом, — пытался я спасти идею.
— Вы что, обалдели? — вмешался парторг. — Еще не хватало, чтобы вождь мировой революции сверзился с броневика на глазах всего честного народа. И думать не смейте. Все упадем.
— Тогда участвуем в III Съезде комсомола, — констатировал председатель профкома, — там падать некуда.
Работа над проектом закипела. От желающих участвовать в массовке не было отбоя. Не каждый ведь день удается поприсутствовать на съезде комсомола, запросто пообщаться с вождем мирового пролетариата и на халяву получить зачет по истории партии. Зато с Ильичом возникли проблемы. Желающих побыть лидером революции оказалось немало, но уж больно критически к нему была настроена отборочная комиссия: то слишком молод, то успеваемость хромает, то картавит чересчур, то лысина маловата. Перепробовали и студентов, и преподавателей, но решили наконец обратиться к профессионалам. Меня направили в «Красный факел» вести переговоры с актером, игравшим роль Ленина в соответствующих спектаклях. Этим актером и оказался Глазырин.
Чтобы взять быка за рога, я дождался нужного спектакля и после его окончания проник за кулисы в гримерку Глазырина. Усталый актер с целью успешного выхода из образа принял стакан водки, не снимая грима, и пребывал в пограничном состоянии бога, свершившего великое и снизошедшего до неотложных нужд пролетариата. Впустив меня в каморку, он грубовато, в типично глазыринской манере спросил: «Чего надо?»
Смущаясь от близкого соседства с великим человеком, я изложил свою идею и от имени руководства Педагогического института пригласил Глазырина на III съезд комсомола.
— Сколько? — в лоб спросил Глазырин.
— Речь должна длиться 10 минут, а Съезд — Третий.
— Сколько денег заплатите? — конкретизировал актер.
— В каком смысле? — растерялся я, зная из истории КПСС, что уж кто-кто, а вожди мирового пролетариата произносят речи бесплатно.
— В прямом! Ты что же думаешь — революции даром делают?
Некоторое время я растерянно смотрел в добрые с прищуром ленинские глаза, потом опустил взор на его бедненький галстук в горошек и спросил:
— А сколько обычно берут вожди революции за выступление на съезде комсомола?
Глазырин назвал очень высокую по меркам полунищего студента цифру.
— Так дорого? — изумился я.
— Так это ж тебе не Калинина играть, а гения человечества, — обиделся Глазырин.
— Хорошо, я обсужу это с руководством и, думаю, решим положительно, — солидно констатировал я.
— И учти, что вожди пролетариата обычно берут деньги вперед, — резюмировал Глазырин.
— Уж конечно, — покорно согласился я.
— Тогда садись, — пригласил Глазырин, налил мне полстакана водки, себе стакан и далее мы обсудили художественные детали предстоящего спектакля. Под конец, уже опьянев и осмелев, я заявил:
— Но уж на III съезде комсомола Ленин обязан быть трезвым.
— Где ты видел, чтобы революцию делали трезвыми, — добродушно проурчал Глазырин. — Не волнуйся, я — профессионал. III съезд комсомола состоится вовремя и пройдет на высоком уровне.
Я оставил Глазырину текст его речи, напомнив, что отклоняться от него ни в коем случае нельзя.
— Я профессионал, — еще раз подтвердил Глазырин и мы расстались.
В назначенный день я позвонил актеру, послал за ним ректорское авто и нетерпеливо топтался на крыльце пединститута в ожидании главного действующего лица праздника. Глазырин приехал тик в тик вовремя, в гриме, но вдрызг пьяным. На мои тревожные взгляды он реагировал прагматично: давай деньги, куда идти, где стоять, в какой стороне зрители?
Когда все участники спектакля были расставлены по местам, Глазырин прочно, как статуя командора, замер в центре толпы, потом вскинул руку с кепкой вверх и пламенно произнес речь: фраза к фразе, слово в слово, буква с буквой по назначенному тексту, но... до того, как подняли занавес.
— Снова, снова! — зашипел я из-за кулис, когда занавес, наконец, убрали.
— Двойной тариф, — четко отреагировал Глазырин и послушно повторил выступление. Через три минуты по команде «отомри» участники съезда всколыхнулись, закричали, зааплодировали любимому вождю и в экстазе требовали повторить речь в третий раз. Тот отреагировал положительно и сделал несколько неверных шагов к краю сцены. Предчувствуя, что очередной шаг будет роковым для мировой революции, я включил мозги в режим форсажа и нашел решение.
— Качать Ильича! — заорал я благим матом и, бросившись к вождю, намертво вцепился в лацканы его пиджачка, рискуя испортить реквизит. Догадливые участники съезда кинулись мне помогать. Минуть пять вождь летал над сценой вверх-вниз, пока не выговорил внятно:
— Хватит, а то вырвет.
Съезд закончился в ускоренном режиме, вождя благополучно уволокли со сцены, запихали в автомобиль и отправили домой. Съезд, как и предсказывал Глазырин, удался на славу: зал ревел от восторга; начальство было счастливо; зачеты по истории КПСС сданы вовремя.
С тех пор я видел Глазырина несколько раз в спектаклях «Красного факела», в кинофильмах... Везде он был хорош, но лучшей его ролью по-прежнему считаю «Речь Ленина на III съезде комсомола».
стр. 11
| 
