«Наука в Сибири»
№ 13 (2349)
1 апреля 2002 г.
ВЗГЛЯД ИЗНУТРИ
Некоторые штрихи к портрету академика А.Трофимука.
 |
Многие его друзья и коллеги уже писали и напишут о его титанической научной, организационной и общественной работе, создав, таким образом, портрет выдающегося ученого и организатора науки.
Мне же довелось в последние 15 лет его жизни видеть, слушать и наблюдать Андрея Алексеевича в домашней обстановке, в быту. Вот некоторые штрихи к его портрету.
Когда я лично познакомился с Андреем Алексеевичем, он был директором Института геологии, первым заместителем председателя СО АН СССР, депутатом Верховного Совета РСФСР и т.д. У него был гостеприимный и хлебосольный дом. В этом большая заслуга его супруги Амины Тауфиковны, которая, будучи жизнерадостной и гостеприимной, создавала особую атмосферу общения между людьми. Прежде всего в доме поражало чуткое, бережное (я бы даже сказал, какое-то трепетное) их отношение друг к другу. В этот дом заходили посоветоваться, обсудить дела, некоторые приходили поделиться радостью, а другие — горем. Здесь бывали все — академики и кандидаты наук, инженеры, плотник и т.д. Со всеми Андрей Алексеевич разговаривал как с равными, всегда находил общий язык и как бывает в жизни — и сердился, и радовался, но всегда был справедлив. Первое время меня сверлила мысль: как одним или двумя словами охарактеризовать Андрея Алексеевича? Доброжелательный — да, но не только, приветливый — да, но тоже не все. И вдруг озарило: прост, как правда!
Как-то на стол подали драники (если кто не в курсе — белорусское блюдо — картофельные оладьи) и Андрей Алексеевич, отпробовав, сказал: "Я снова почувствовал тот же вкус, когда прибегал с улицы домой и мама кормила меня драниками". А ведь известно, что он остался без матери в 7 лет.
Андрей Алексеевич часто вспоминал эпизоды из своей студенческой жизни в Казанском университете, которые пришлись на начало 30-х годов и были голодными, но чаще всего он вспоминал, как после 4-го курса его командировали в Ленинград. У него появились небольшие деньги, и он купил себе новый пиджак, а старый, который носил все годы студенчества, уже изрядно заштопанный и потертый, свернул в узелок и тихонько, чтобы никто не видел, бросил в Неву.
Вспоминается и такой разговор. Задумчиво глядя в окно, Андрей Алексеевич тихо сказал: "Две крупные вещи не удались мне в жизни..." А на мой удивленный взгляд ответил: "Да, две — математика и языки. Если бы мне они удались, я бы прогремел на весь мир". На мое возражение, что он и так известен во всем мире как крупный ученый, Андрей Алексеевич, ничего не ответив, продолжал задумчиво смотреть в окно.
О годах Великой Отечественной войны он всегда говорил скупо. Рассказывал такой эпизод: в начале 40-х годов, когда он работал в Башкирии, и она становилась одним из основных поставщиков нефти, зашел разговор на высоком уровне о бурении дополнительных скважин. Средства были ограничены, а Андрей Алексеевич требовал увеличить количество скважин вдвое. "А что, если эти скважины не дадут нефти, вы понимаете?" — "Когда пробурим, тогда и поговорим", — ответил Андрей Алексеевич.
Результат известен — скважины были пробурены и дали нефть, а Андрей Алексеевич в январе 1944 года, в возрасте 32-х с небольшим лет, стал Героем Социалистического Труда.
...Очень любил говорить о рыбалке и охоте. Правда, уже с конца 80-х годов ему не удавалось использовать этот любимый им вид отдыха. Зато гордился нельмой, которую выловил, будучи в Якутии, и голова которой, прикрепленная к стене в столовой, напоминала ему об этой удачной рыбалке.
Особо хотелось сказать о праздниках, которые отмечали в доме Трофимуков. Какие прекрасные песни Андрей Алексеевич знал наизусть, и хотя не обладал певческим даром, чувствовал ритм песни и прекрасно их исполнял. В этом ему помогал его верный водитель Иван Мулярчик. А когда Иван Михайлович затягивал песню "Вы шумите, шумите надо мною березы" на белорусском языке, лицо Андрея Алексеевича становилось каким-то особенным...
Знал много стихов, но мне запомнилось чтение стихотворений Сергея Есенина.
Баня — это был особый ритуал. Андрей Алексеевич в этот день был каким-то возбужденным, готовился с особым подъемом и возвращался из бани (если пар был хорошим) с сияющим лицом.
В 1985 году по инициативе А.Трофимука в Тюмени был организован Институт проблем освоения Севера. Андрей Алексеевич всегда интересовался делами института: как идет строительство лабораторного корпуса, пансионата для сотрудников, так как раньше всего было решено построить именно их. А когда были созданы группы (это делалось по инициативе Андрея Алексеевича) по передаче разработок институтов СО АН в производство, и мне доверили возглавить Тюменскую, в которую входил Западно-Сибирский нефтегазовый комплекс, то многие научно-производственные вопросы этого комплекса находились под контролем А.Трофимука и его ближайших помощников, в частности, В.Ермикова и Г.Колотовой.
Меня поражала способность Андрея Алексеевича мыслить нетривиально. Вот только один пример. В 1986-1987 гг. первые группы школьников из нескольких школ Академгородка отправлялись в США на несколько недель. По Новосибирскому телевидению показывали интервью некоторых из них. На вопрос журналистов: "Что вы скажете своим американским сверстникам о себе, откуда вы и т.д." они отвечали по-разному, вроде бы правильно, но Андрей Алексеевич слушал их и хмурился. Наконец, он заговорил: "Хоть один из них должен был догадаться и сказать — мы из школ Академгородка, который был построен по инициативе академика М.А.Лаврентьева. Они обязательно должны были произнести эти слова — академик М.А.Лаврентьев". В этом сказалось его громадное уважение к Михаилу Алексеевичу как ученому и организатору науки, первым заместителем которого он был долгие годы.
Как всякий крупный ученый, который если и не хочет заниматься политикой, но волей-неволей вовлечен в нее, Андрей Алексеевич не мог пройти мимо тех процессов и тенденций, которые начали происходить в нашей стране не только в 80-е и 90-е годы, но и гораздо раньше. Например, он с возмущением рассказывал, как в конце 50-х — начале 60-х годов Н.Хрущев носился с идеей разогнать Академию наук, считая ее наследием царского времени. А о процессах в нашей стране времен президентства М.Горбачева и Б.Ельцина у него было свое, резко отрицательное мнение. Он обращался с письмами к Б.Ельцину и В.Черномырдину по вопросам развития нефтегазового комплекса, но получал в ответ одни отписки. Когда Андрея Алексеевича наградили орденом "За заслуги перед Отечеством", он публично через газету "Советская Россия" отказался от награды, заявив, что Родина уже оценила его труд. Он до конца дней своих оставался патриотом своей страны, Ученым и Гражданином.
Р.Исмагилов,
к.ф.-м.н.
 |
Многие его друзья и коллеги уже писали и напишут о его титанической научной, организационной и общественной работе, создав, таким образом, портрет выдающегося ученого и организатора науки.
Мне же довелось в последние 15 лет его жизни видеть, слушать и наблюдать Андрея Алексеевича в домашней обстановке, в быту. Вот некоторые штрихи к его портрету.
Когда я лично познакомился с Андреем Алексеевичем, он был директором Института геологии, первым заместителем председателя СО АН СССР, депутатом Верховного Совета РСФСР и т.д. У него был гостеприимный и хлебосольный дом. В этом большая заслуга его супруги Амины Тауфиковны, которая, будучи жизнерадостной и гостеприимной, создавала особую атмосферу общения между людьми. Прежде всего в доме поражало чуткое, бережное (я бы даже сказал, какое-то трепетное) их отношение друг к другу. В этот дом заходили посоветоваться, обсудить дела, некоторые приходили поделиться радостью, а другие — горем. Здесь бывали все — академики и кандидаты наук, инженеры, плотник и т.д. Со всеми Андрей Алексеевич разговаривал как с равными, всегда находил общий язык и как бывает в жизни — и сердился, и радовался, но всегда был справедлив. Первое время меня сверлила мысль: как одним или двумя словами охарактеризовать Андрея Алексеевича? Доброжелательный — да, но не только, приветливый — да, но тоже не все. И вдруг озарило: прост, как правда!
Как-то на стол подали драники (если кто не в курсе — белорусское блюдо — картофельные оладьи) и Андрей Алексеевич, отпробовав, сказал: "Я снова почувствовал тот же вкус, когда прибегал с улицы домой и мама кормила меня драниками". А ведь известно, что он остался без матери в 7 лет.
Андрей Алексеевич часто вспоминал эпизоды из своей студенческой жизни в Казанском университете, которые пришлись на начало 30-х годов и были голодными, но чаще всего он вспоминал, как после 4-го курса его командировали в Ленинград. У него появились небольшие деньги, и он купил себе новый пиджак, а старый, который носил все годы студенчества, уже изрядно заштопанный и потертый, свернул в узелок и тихонько, чтобы никто не видел, бросил в Неву.
Вспоминается и такой разговор. Задумчиво глядя в окно, Андрей Алексеевич тихо сказал: "Две крупные вещи не удались мне в жизни..." А на мой удивленный взгляд ответил: "Да, две — математика и языки. Если бы мне они удались, я бы прогремел на весь мир". На мое возражение, что он и так известен во всем мире как крупный ученый, Андрей Алексеевич, ничего не ответив, продолжал задумчиво смотреть в окно.
О годах Великой Отечественной войны он всегда говорил скупо. Рассказывал такой эпизод: в начале 40-х годов, когда он работал в Башкирии, и она становилась одним из основных поставщиков нефти, зашел разговор на высоком уровне о бурении дополнительных скважин. Средства были ограничены, а Андрей Алексеевич требовал увеличить количество скважин вдвое. "А что, если эти скважины не дадут нефти, вы понимаете?" — "Когда пробурим, тогда и поговорим", — ответил Андрей Алексеевич.
Результат известен — скважины были пробурены и дали нефть, а Андрей Алексеевич в январе 1944 года, в возрасте 32-х с небольшим лет, стал Героем Социалистического Труда.
...Очень любил говорить о рыбалке и охоте. Правда, уже с конца 80-х годов ему не удавалось использовать этот любимый им вид отдыха. Зато гордился нельмой, которую выловил, будучи в Якутии, и голова которой, прикрепленная к стене в столовой, напоминала ему об этой удачной рыбалке.
Особо хотелось сказать о праздниках, которые отмечали в доме Трофимуков. Какие прекрасные песни Андрей Алексеевич знал наизусть, и хотя не обладал певческим даром, чувствовал ритм песни и прекрасно их исполнял. В этом ему помогал его верный водитель Иван Мулярчик. А когда Иван Михайлович затягивал песню "Вы шумите, шумите надо мною березы" на белорусском языке, лицо Андрея Алексеевича становилось каким-то особенным...
Знал много стихов, но мне запомнилось чтение стихотворений Сергея Есенина.
Баня — это был особый ритуал. Андрей Алексеевич в этот день был каким-то возбужденным, готовился с особым подъемом и возвращался из бани (если пар был хорошим) с сияющим лицом.
В 1985 году по инициативе А.Трофимука в Тюмени был организован Институт проблем освоения Севера. Андрей Алексеевич всегда интересовался делами института: как идет строительство лабораторного корпуса, пансионата для сотрудников, так как раньше всего было решено построить именно их. А когда были созданы группы (это делалось по инициативе Андрея Алексеевича) по передаче разработок институтов СО АН в производство, и мне доверили возглавить Тюменскую, в которую входил Западно-Сибирский нефтегазовый комплекс, то многие научно-производственные вопросы этого комплекса находились под контролем А.Трофимука и его ближайших помощников, в частности, В.Ермикова и Г.Колотовой.
Меня поражала способность Андрея Алексеевича мыслить нетривиально. Вот только один пример. В 1986-1987 гг. первые группы школьников из нескольких школ Академгородка отправлялись в США на несколько недель. По Новосибирскому телевидению показывали интервью некоторых из них. На вопрос журналистов: "Что вы скажете своим американским сверстникам о себе, откуда вы и т.д." они отвечали по-разному, вроде бы правильно, но Андрей Алексеевич слушал их и хмурился. Наконец, он заговорил: "Хоть один из них должен был догадаться и сказать — мы из школ Академгородка, который был построен по инициативе академика М.А.Лаврентьева. Они обязательно должны были произнести эти слова — академик М.А.Лаврентьев". В этом сказалось его громадное уважение к Михаилу Алексеевичу как ученому и организатору науки, первым заместителем которого он был долгие годы.
Как всякий крупный ученый, который если и не хочет заниматься политикой, но волей-неволей вовлечен в нее, Андрей Алексеевич не мог пройти мимо тех процессов и тенденций, которые начали происходить в нашей стране не только в 80-е и 90-е годы, но и гораздо раньше. Например, он с возмущением рассказывал, как в конце 50-х — начале 60-х годов Н.Хрущев носился с идеей разогнать Академию наук, считая ее наследием царского времени. А о процессах в нашей стране времен президентства М.Горбачева и Б.Ельцина у него было свое, резко отрицательное мнение. Он обращался с письмами к Б.Ельцину и В.Черномырдину по вопросам развития нефтегазового комплекса, но получал в ответ одни отписки. Когда Андрея Алексеевича наградили орденом "За заслуги перед Отечеством", он публично через газету "Советская Россия" отказался от награды, заявив, что Родина уже оценила его труд. Он до конца дней своих оставался патриотом своей страны, Ученым и Гражданином.
Р.Исмагилов,
к.ф.-м.н.
стр.