«Наука в Сибири» № 17-18 (2503-2504) 6 мая 2005 г. ВОЕННЫЕ ГОДЫ Из книги «Академик Дмитрий Константинович Беляев. Книга воспоминаний» (ответственные редакторы: академик В. Шумный, д.б.н. П. Бородин, д.б.н. А. Маркель, к.б.н. С. Аргутинская, Новосибирск, Издательство СО РАН, 2002). Очерк  С. Аргутинской «Дима». Дмитрий Беляев, 1942 год. Нельзя сказать, что война оказалась для 24-летнего Дмитрия Беляева неожиданной. Он, привыкший аналитически мыслить, чувствовал ее приближение: «Все к тому вело». Когда началась война, он был в Тобольском зверосовхозе, сразу решил возвращаться домой. Ехал долго: сначала на перекладных от совхоза до станции. А железные дороги уже работали по законам военного времени. На каждой станции ему пришлось быть свидетелем людского горя: проводы на войну, слезы, прощания — всеобщая мобилизация — шли и шли составы на Запад, на фронт. Приехал и сразу пошел в военкомат. Профессор  Б. Васин уговаривал его повременить: «У вас важная интересная работа, подождите, когда позовут». Нет, пошел сам, в августе 1941 года его призвали рядовым, а подготовки военной никакой. Быстро научили обращению с пулеметом и отправили на передовую, на Калининский фронт. Боевое крещение получил уже по дороге на фронт — эшелон попал под сильную бомбежку, вагоны горели, солдаты рассыпались по канавам, а немецкие самолеты шли на бреющем полете один за другим. Запомнился тяжелый переход с полной выкладкой под дождем. Колонна хлюпала по раскисшей дороге с утра до позднего вечера. В виде довольствия выдали по пачке пшенной каши и горохового супа. Таких пачек он раньше не видел никогда, кашу съел, а суп спрятал в противогаз, чтобы показать дома, настолько сильна была вера в то, что война скоро кончится. Наконец, привал в каком-то сарае. Все лежали вповалку на цементном полу, промокшие, уставшие. ДК удивлялся потом, что никто не заболел. Утром встретил приятеля с «гражданки», и когда при построении командир скомандовал: «Химики есть? Шаг вперед!» — они сделали этот шаг. В тяжелых оборонительных боях их полк понес большие потери. Оставшихся в живых отправили в запасной полк на переформирование. Маленькая передышка, военная учеба, и в 1942 году ему было присвоено первое командирское отличие — три кубика в петлице. В запасном полку он пробыл 3 месяца. Обрадовался, когда в 1942 году из запасного полка его направили в боевую дивизию начальником химической службы 358-й стрелковой дивизии 4-й Ударной армии Калининского фронта. Там его встретили сурово: молодой и по званию не подходит, старший лейтенант, а должность для подполковника. «Ты посмотри, кого мне присылают, — сказал генерал начальнику политотдела, — как я с ними воевать буду?». Но вскоре он оценил ДК, подружился с ним и не хотел отпускать в другую часть. В обязанности ДК входила разведывательная и оперативная работа, сверка карт с фактическим боевым охранением и расположением огневых позиций. Чуть ли не в первый день такой проверки он попал на минное поле, не обозначенное на картах, хорошо еще, что уже рассвело и он мог рассмотреть минные рогатки. Запомнился тяжелый бой за высоту 250-0, как она числилась на оперативных картах. Фашисты, засевшие на ней, очень досаждали нашим позициям, оттуда все просматривалось и простреливалось — узловая позиция. В упорных боях не удавалось овладеть ею. Дмитрий предложил использовать при атаке дымовую завесу. Бой был тяжелый, командир был ранен, и Дмитрий принял командование батальоном. Только к вечеру ценой больших потерь ворвались в окопы врага. А наутро приказ: «Отойти!» — не обеспечен тыл. Обидно было и больно. В этом бою он был контужен и ранен в ногу. По приказу командира дивизии ДК оставили в дивизионном медсанбате. Отлежался и опять в бой. В самом начале войны ДК пришлось побывать в труднейших ситуациях: с боями отходили на новые рубежи, быстрым марш-броском уходили от угрозы окружения, долго держали оборону под г. Осташковом. Дмитрий не любил про это рассказывать, только по ночам его преследовали кошмары войны: кричал во сне. Однажды отбили у немцев небольшую деревню Ильинское и на окраине этой деревни обнаружили сожженный сарай с обгоревшими расстрелянными мирными жителями: стариками, женщинами, детьми. Каждый, кто пережил войну, помнит приказ № 227, его читали перед строем. ДК часто возвращался памятью к этому приказу: «Ни шагу назад!». Отступать дальше — это значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Наступил перелом в войне. После Сталинградской битвы в 1943 году по всему фронту начались наступательные операции наших войск. ДК пришлось участвовать в наступательных боях: тяжелые бои под Велижем, знаменитый Невельский прорыв, Торопецко-Холмская операция, ожесточенные бои с большими потерями под Полоцком и Витебском, взятие Двинска. И наконец, в результате хитроумного обманного маневра форсировали Западную Двину. За разработку этой операции капитан Беляев получил орден Отечественной войны 2-й степени — это был второй полученный им орден. Первый боевой орден — Красной Звезды — ДК получил за то, что их соединение в ноябре 1943 г. не только обнаружило батарею 16-ствольных минометов нового немецкого оружия, но и захватило несколько артиллерийских установок. Часть службы ДК провел строевым командиром, совмещая должность начальника химической службы дивизии и начальника штаба полка. И это ему казалось лучшим применением своих сил и способностей, но в 1943 году, когда начались наступательные операции наших войск, возникло опасение, что фашисты решатся применить химическое оружие. Пришла жесткая директива: собрать по местам весь комсостав химической службы. Тогда-то капитана Беляева из дивизии направили в химотдел штаба армии. Его организаторские и деловые качества не остались незамеченными, и он был назначен заместителем начальника химических войск 4-й Ударной армии по оперативно-разведывательной работе. Здесь было легче, так как штаб армии не всегда находился в зоне боевых действий, но и много труднее, так как три четверти времени, как рассказывал ДК, оперативные работники находились в войсках, но не в своей хорошо знакомой дивизии, а в разных соединениях с мало знакомой оперативной обстановкой, с большим объемом информации, с незнакомым командным составом. ДК вспоминал с большим уважением начальника химических войск армии генерала А. Бабушкина, человека неистощимых сил и энергии. Он сам много работал и весь офицерский состав заставлял работать с огромным напряжением сил. В штабе сформировалась дружная команда, в основном кадровые офицеры, они пронесли крепкую дружбу через всю жизнь. Фронтовые друзья очень ценили ДК. «Не имея военного образования, он быстро приобрел качества, свойственные кадровому офицеру, свободно ориентировался в оперативной обстановке и после ее анализа предлагал наиболее целесообразные решения», — пишет полковник М. Вилинов. Другой его однополчанин Е. Троицкий вспоминает: «… Он отличался четкостью при отработке боевых операций, не избегал ответственных решений, а в случае неудачи брал ответственность на себя, не перекладывая вину на подчиненных». Так он поступал всю жизнь, даже в самых сложных ситуациях. С фронта Дмитрий Константинович писал жене Вере хорошие письма, когда выпадала свободная минутка. Отдельные отрывки из этих писем она разрешила включить в эту книгу. «16.05.42 г. Был в отъезде по делам службы. Сейчас у меня обстановка изменилась. Я уже не на фронте (не на передовых линиях), а в тылу, хотя сравнительно и ближнем (их часть была на переформировании после тяжелых боев. — Примеч. ред.). Начинаю скучать или, во всяком случае, чувствую себя не в своей тарелке без условий фронтовой жизни, там было совершенно иное. Теперь я хорошо понимаю, что человек может привыкнуть к любым, даже к самым тяжелым условиям жизни фронта, в частности и к тем, которые пришлось испытать мне, особенно во время перерыва моих писем. Не писал я (и не мог писать) не только тебе, но и всем, с кем удавалось поддерживать переписку, в силу сложившихся условий. Если бы ты могла хотя бы представить себе то, что я видел и пережил сам за это время. Если нам удастся когда-нибудь увидеться, я расскажу тебе, сейчас же описать хотя бы часть виденного — невозможно. Сколько времени я пробуду в таком положении, как сейчас, сказать невозможно. Но нужно все-таки думать, что недолго. Приближается время решающих боев, и ясно, что в тылу сидеть некогда». В письме от июня 1944 года он пишет, что условия постоянного напряжения за горячкой забот и бесчисленных дел способны исключить если не все, то многие личные, моральные и душевные качества человека. В отделе он бывает редко, преимущественно в ВПУ (Военно-политическом управлении) и в частях. «Зато с каким удовольствием слушал я сегодня концерт наш самодеятельный, примитивный, но такой чудесный. Концерт, конечно, построен на фронтовой тематике и поэтому доступен и понятен фронтовикам. И именно поэтому у меня вновь, в который уже раз возникает чувство контраста, оторванности от всего прежнего прекрасного, но теперь уже далекого и пережитого. И возникает чувство сомнения: не придется ли, если посчастливится, донести свою голову до конца войны, не придется ли вернуться не понятым и, может быть, смешным. Во всяком случае, мне бы очень хотелось, конечно, побывать в отпуске, посмотреть на людей, на жизнь, побыть с тобой, с сыном, посмотреть на него». С фронтовыми друзьями И. Кушниром и Е. Троицким, 1944 год. Ему очень хотелось поехать в отпуск: «Очень обидно, что все наши уже по несколько раз бывали в отпуске, а я уже третий год высиживаю безвыездно. Сейчас, однако, такая возможность совершенно исключается, и если возникнет, так только значительно позднее», — писал он 15 июля 1944 года. «Теперь, конечно, я и сам уж не прошусь никуда, так как это немыслимо и просто непозволительно. У нас теперь идут постоянные бои, все время такая спешка и такое движение, что опять временами исключается даже возможность где-нибудь приткнуться и написать письмо. Скоро, видимо, войдем в прибалтийские республики, в отделе не был очень давно, то в разъездах, то на ВПУ сижу, а затем опять уеду в части. Относительно вызова меня ЦНИЛом, это вряд ли возможно и осуществимо, а кроме того я и сам не пойду туда до окончания войны. Вот побывал бы я там — с удовольствием, а совсем туда работать идти — сейчас еще рано». В 1944 году во время Витебской операции ДК был еще раз тяжело ранен — прямым попаданием снаряда был разрушен блиндаж, в котором был штаб. Опять медсанбат, но в тыл не отправили по просьбе его начальника-генерала. Судьба берегла его: «Мина упала рядом в снег и шипит, — мелькнуло, — моя, — не разорвалась. А в другой раз шальной пулей сразило на месте капитана, а я только что там стоял, проверял пулемет». Однажды после трудного перехода остановились в деревне на ночевку, в избе народу много, и Дмитрий забрался на печку, пригрелся, уснул. «Просыпаюсь, а в избе никого, выскочил на улицу, деревни нет, одни трубы торчат, а изба, где я спал, целехонька. Оказалось, был сильный артобстрел, все выбежали и попрятались по канавам. «Что же вы, говорю, такие-сякие, меня одного оставили?» — «Не могли добудиться, товарищ капитан». «И еще, — вспоминал ДК, — в самом конце войны, в Прибалтике это было. Получаю я приказ уточнить расположение немцев. Поехали вдвоем с водителем, развилка». — «Куда дальше, товарищ капитан?» — «Давай налево, — говорю. — Едем дальше и видим: у сарая, метрах в 50, немцы, а впереди, через открытый участок, лесок. Немцы открыли стрельбу, а у меня в планшете карты. Я пистолет на колени, гранату наготове и кричу водителю: „Гони в лес!“. Так под обстрелом и проскочили до леса. А сослуживец мой, подполковник Новоселов, с таким же заданием был отправлен, да вот на развилке он направо свернул. Так и осталась его могила на той дороге». Но, конечно, были и другие моменты. «Однажды, — вспоминал ДК, — еду я на бричке, лето, день солнечный, неподалеку бабы в поле работают. „Вот бы мне такого голубоглазенького на печку!“ — кричит одна, а другие хохочут. Так и уехал я на бричке. А в другой раз в Белоруссии попал под горячую руку одному генералу. Дорога — настил через болото в одну колею, через определенные промежутки разъезд. Еду я по этой дороге на машине, сзади гудки: „Уступи дорогу!“. А куда уступишь — кругом болото. Дальше едем, а он все гудит и гудит — видно, начальник едет. Так оно и вышло, на разъезде из машины выскакивает генерал, размахивает пистолетом: „Почему не уступил дорогу? Я тебя расстреляю“, — кричит. „Как прикажете, товарищ генерал“, — говорю. „Ладно, — говорит, вернешься в часть, доложи командиру, пусть наложит взыскание!“. — Приехал, доложил, но командир рукой махнул». Войну ДК закончил в Прибалтике, где мощная Курляндская группировка фашистов оказывала ожесточенное сопротивление. На 8-е мая была разработана наступательная операция наших войск. Майор Беляев, как он сам вспоминал, к началу операции был на наблюдательном пункте командующего вместе со своим начальником, ждали время «Ч» — начала наступления. Вот-вот начнется артподготовка, и вдруг генерала вызвали к командующему. Артиллерия, к удивлению, молчит. Только через 2 часа вернулся генерал, веселый и «под шафе»: «Кончилась война!». С наблюдательного пункта просматривалась передовая немцев. Каково же было ликование, когда мы увидели, как начал белеть весь передний край противника: замелькали белые полотнища, кто носовой платок, кто газету, кто портянку насадил на палку, весь передний край в белом. Дух захватывало от этой картины. Незабываемый момент — все выскочили из блиндажей, повыскакивали наши ребята из окопов, началось бурное веселье. Долгожданная победа, о которой мечтали, к которой шли четыре суровых, невыносимо тяжелых года, за которую отдали 20 миллионов жизней наших людей, наступила майским утром 1945 года. Академик  Д. Беляев во главе торжественного шествия ветеранов Великой Отечественной войны 9 мая в новосибирском Академгородке. Сорок годовщин этого светлого дня было даровано судьбой отметить кавалеру трех орденов майору запаса Д. К. Беляеву. Всегда в праздник Великой Победы он шел в первом ряду колонны ветеранов. Он уже был смертельно болен, когда в день 40-летия Победы он вошел в конференц-зал своего института — Института цитологии и генетики, все встали и приветствовали его аплодисментами. Война оставила тяжелые отметины на здоровье ветеранов. Она заставила их рано повзрослеть, научила их четкости и ответственности. ДК разделил судьбу поколения, а это было, как он сказал в последнем выступлении, посвященном 40-летию Великой Победы, «действительно, испытание всех физических и духовных сил народа». Для ДК чувство причастности к военным, к армии было свято. Это проявилось в верности фронтовой дружбе, в глубоком интересе и знании истории Великой Отечественной войны, готовности к общению и шефской помощи военной молодежи и, особенно, в бережном отношении к ветеранам войны. Среди многих своих обязанностей пост председателя Совета ветеранов войны Сибирского отделения АН СССР он считал особенно ответственным. «Они внесли личный вклад в ту Великую Победу, которой мы все пользуемся, — говорил ДК, — и заслуживают глубокого уважения». Он прилагал немало усилий, чтобы облегчить условия жизни бывших фронтовиков: разбирал жалобы, помогал инвалидам, добивался выделения для них квартир, организовывал лечение. Проявление снобизма или невнимания к ветеранам вызывало его возмущение, а когда удавалось помочь фронтовику — это была большая радость, и такую радость ему посчастливилось испытать не раз. А мне до сих пор приходится встречать фронтовиков, вспоминавших ДК со слезами благодарности. Фото из «Книги воспоминаний». стр. 8