«Наука в Сибири» В ТЫЛУ В ГОДЫ ВОЙНЫ
Валентина Филипповна Сапегина, старший научный сотрудник, Наша семья жила на Урале, в Перми. 22 июня 1941 года стоял жаркий, солнечный день. Кто мог подумать, что в такой прекрасный воскресный день может начаться ужасная трагедия для всех. Все было как всегда. По воскресеньям я обычно гуляла с младшими братишками и сестрой, но тут мне удалось отпроситься погулять одной. Я побежала к своей подруге, мы решили с ней пойти в Парк культуры им. А. М. Горького. Вдруг из репродуктора, висевшего на столбе, раздался голос диктора, передававшего важное сообщение. Война! Мы со всех ног бросились бежать домой. Улицы были пусты, лишь у репродукторов стояли люди. Дома уже знали о начале войны. Предприимчивые люди стали расхватывать все, что было в магазинах. Мама удивлялась, что хватают мочалки по 100 штук, соль, одеколон. Ей не удалось ничего запасти, она не знала, что надо делать в такое время. Да и денег у нее не было столько, чтобы запасать. К вечеру все магазины — продуктовые, хозяйственные, аптеки — были пусты. Семья наша состояла из папы и мамы, которым было по 36 лет, через несколько дней мне исполнилось 13 лет, Вите было 7, Люсе — 4, Жене — 2 года, Таня родилась в 1942 году. Нас, школьников, в тот же год послали в совхоз. Мы занимались уборкой овощей. Заработали по 28 кг капусты. Ее привезли в школу, а потом разобрали по домам. Жить становилось всё труднее. Ввели карточки — на хлеб, на другие продукты. Папа получал 400 г. хлеба, все остальные — по 300 г. Вместо муки давали отруби, вместо масла — маргарин или растительное масло. Мама варила баланду. Это готовилось так — кипятилась вода, а определенное количество отрубей разводилось холодной водой и вливалось в кипяток. Потом варила до готовности, постоянно помешивая. Разливала по тарелкам, солила и капала масло. Цвет был коричневый. О вкусе трудно сказать. Но тогда Витя говорил: «Мама, когда кончится война, мы будем есть баланду сколько захотим?» Мама плакала. Хлеб делили. Каждому доставался кусочек. Мы ревниво следили, чтобы корочка доставалась по очереди. Понимали, что в корочке больше питательности. Мама, кажется, никогда не ела хлеб, всё отдавала нам — детям. Ни одной крошечки не упало на пол. Сразу же, как только мама разрежет хлеб, мы с Витей бросались за крошками. Уходя в магазин, где были огромные очереди за продуктами, мама давала нам поручения — вымыть пол, постирать пеленки, приготовить обед. Я заставляла Витю мыть полы, сама начинала готовить обед. Дети плачут. Я мечусь от одного к другому. А надо еще и учить уроки. Такой стоит шум. Я так устаю. Когда придет мама, все успокоятся. Я сажусь учить уроки. Седьмой класс закончила с тройками. Были постоянные головные боли. Готовили пищу на плите, когда она топилась. Разогревали на примусе или керогазе. И все в одной комнате, так как кухни у нас не было. Чад стоит ужасный. А стирка! На плите кипятится вода, а в ней растворена зола. Мыла не было или было очень мало — только для купания детей. Все стирали в зольной воде в корыте, в которое ставилась стиральная доска. Белье стирали на этой доске. Это сколько же раз надо согнуться и разогнуться! Даже голову мыли в зольной воде. Потом голову ополаскивали водой, в которой был растворен глицерин и уксус. Волосы у меня были прекрасные. До четвертого класса у меня была короткая стрижка с чёлкой. В пятом классе я начала отращивать волосы. Заплетала их в две косы. С той поры я никогда не стригла волосы. Стирка шла постоянно. Дети были маленькие, на них быстро все пачкается. Кроме того, в городе появились вши. Мама все время боялась — как бы мы не заразились сыпным тифом. Она еще с прошлой войны помнила, как эта болезнь косила людей. Еженедельно я мыла голову, гладила все белье тяжелым железным утюгом, нагретым на плите, так как вши могли оказаться и на одежде. За чистотой мама следила постоянно. Капусту, которую я заработала в совхозе, мама засолила и давала нам, приговаривая: «Это Валя заработала». Ее уплетали все, она быстро закончилась. А война продолжалась. Сдавались всё новые и новые города, захватывались немцами всё новые территории. Радио не приносило хороших вестей. Не стало электричества. Освещали квартиру лучиной. Настрогаем сосновых лучин, зажжем и смотрим, как они горят с треском. Темнеет быстро — в 16.30 уже ничего не видно. Встаем — темно, приходим — темно. В школе был свет. Дома мы сидели при лучине. Еще у нас была коптилка. Горела она тускло и ужасно коптила. Но я была в таком возрасте, когда очень хотелось читать. Родители с маленькими детьми спали в одной комнате, а мы с Витей там, где готовили пищу, стирали, гладили, кипятили белье. Как только родители уйдут спать, мы зажигаем коптилку, садимся к ней поближе и читаем по очереди — страницу он, страницу — я. Особенно страшно было читать Гоголя. Сидишь в полной темноте, читаешь «Вия» и кажется, что только оглянись и все будет, как в книге. Мурашки бегают по коже, но читаем. Витя читает с выражением, а потом как крикнет: «Смотри — кто там!». Я оборачиваюсь и успокаиваю его. А он смеется: «Вот я тебя напугал!» Пришла весна. Кончились занятия в школе. Прошли комсомольские собрания, на которых нас призывали поехать в совхоз Верхне-Мулинский. Сначала мы работали на прополке овощных культур. Нас предупредили, чтобы мы ничего не ели немытое, так как поля удобряют, и мы можем заразиться гельминтами. Но наши ребята — вечно голодные — пропалывая морковь, репу и прочее, слегка потерев руками, клали в рот. Кормили нас неплохо — хлеба не было, но картошка, сваренная в мундире, была великолепная, рассыпчатая, и ели ее досыта. Я не ощущала голода, но наши мальчишки постоянно ели всё, что пропалывали. Среди лета нас отпустили съездить домой — помыться. Это было близко. Дали нам свежих огурцов и еще каких-то овощей. То-то была радость дома. Следующим летом мы работали в колхозе. Когда скосили хлеб — надо было вязать его в снопы. Труд невыносимо тяжелый. Все руки исколоты соломой. Когда приходишь с поля — поясница раскалывается, не знаешь, как лечь — больно в любом положении. Так, превозмогая боль, усталость, мы и работали. Еще более тяжелая работа была на току. Ведро зерна поднимаешь как можно выше и потихоньку начинаешь сыпать, чтобы ветер уносил легкую шелуху. И так целый день. Пыль лезет в глаза, в нос, в уши, в волосы. После работы выходишь весь чумазый, усталый, еле добредешь до дома. Не хочется есть. Ничего не хочется, только спать. Ложишься — всё тело ломит, руки болят невыносимо. Заработала я 25 кг зерна. Оно нас очень выручило. Дома его мололи на мясорубке и понемногу добавляли в суп. Хватило на всю зиму. Было очень вкусно. На второй год войны всем желающим можно было взять землю. Взяли. Посадили картошку, морковь, капусту, репу, горох, бобы, редьку и другие овощи. С Витей мы читали Амундсена. Мечтали с ним, когда вырастем, закаляться, обтираться снегом. В то время мама не разрешала этого делать, чтобы мы не простудились. В квартире не было ни горячей воды, ни ванны. Поэтому мы обтирались холодной водой. Намочим тряпку под краном и обтираемся. Занимались гимнастикой. Читали вместе «Суворова»: такой в детстве был тщедушный человек, а всего достиг силой воли, стал полководцем и так же воспитывал своих солдат. Читали о Кутузове и о Миклухе-Маклае. Узнавали так много нового, интересного, что хотелось скорее вырасти и совершать подвиги. Занимались воспитанием силы и воли. Читали книги по этим вопросам. Мечтали, если представится случай, быть как Робинзон Крузо — в любых условиях уметь выжить, всё уметь делать. Да разве можно было не стараться быть лучше, сильнее, добрее, отзывчивее, если вся литература, радио были направлены на воспитание такого человека. Радио, которое не выключалось никогда, даже во время выполнения домашних заданий, постоянно воспитывало в людях чувство ответственности за то дело, которое ты выполняешь, будь то на фронте или в тылу, веру в победу. Даже будучи детьми, мы чувствовали, что помогаем своим трудом, своим поведением, своей учебой ковать победу над врагом. После седьмого класса многие ребята ушли в ФЗО. Немного проучившись, дети становились к станку. Питание было скудное, мальчики большей частью были низкорослые. И чтобы они могли стоять у станка, им делали подставки под ноги. Если бы мне было Время тянулось, тянулось, а война всё шла и шла. Ожесточенные бои шли каждый день. Ежедневно мы слушали голос Левитана — «От Советского Информбюро». Вскоре после начала войны в Перми начали открывать госпитали, куда привозили раненых с фронта. Мы, школьники, шефствовали над госпиталями, посещали раненых, устраивали концерты, писали письма на фронт. ...У меня продолжались головные боли. Я ушла из школы. Поступила препаратором в Фармацевтический институт на кафедру готовых лекарственных форм. У меня до сих пор хранится фотография из газеты с надписью: «Научные работники кафедры лекарственных форм Фармацевтического института занимаются изучением изготовления лекарственных средств из местного дубильного сырья. З. М. Митягина сделала ряд открытий и получила из корневища змеевика новые препараты». Я наблюдала, как работают научные сотрудники. Помимо преподавательской работы, они занимались поиском новых лекарственных форм для лечения раненых и истощенных голодом людей. Дистрофия свирепствовала. И вот на кафедре изобрели препарат для лечения дистрофии. Сотрудники получили Государственную премию. Радости и счастья было много. Все сотрудники были до крайности серьезны и сосредоточенны. Никаких разговоров, кроме как о работе. Я была счастлива, что мне довелось хоть издали наблюдать за работой таких заслуженных людей. Научные сотрудники кафедры лекарственных форм стали для меня примером. Мне захотелось учиться дальше. Война заканчивалась. Я поступила в Фармацевтическую школу, потом в университет. Но это уже началась другая, мирная жизнь. стр. 11 |