«Наука в Сибири»
№ 4 (2240)
28 января 2000 г.
РОССИЙСКАЯ НАУКА В ЦИФРАХ
Никита Максимов,
Рубеж года -- пора подведения итогов. "Независимая газета"
привела "Золотую сотню" науки и техники ХХ века по мнению своих
читателей. Журнал "Science" опубликовал список наиболее значимых
научных открытий 1999 года. Список "Science" навевает, если
честно, на меня грусть. Картирование 22 хромосомы, рибосомы,
открытие новых планет вне Солнечной системы, клетки 2,7
миллиардного возраста в Австралии, новый вид низкотемпературного
газа... Много было интересного. Но наша страна практически никак
не участвовала в этом "празднике науки".
Не буду говорить дежурные слова про гибель российской науки, ее
отставание от мировой. За такими пустыми словами не стоит ровном
счетом ничего. Мало фактов... Но недавно с большим удовольствием
познакомился с очень интересным исследованием Елены Мирской,
доктора социологических наук, заведующей сектором социологии
науки Института истории естествознания и техники РАН, посвященным
как раз положению дел в российской науки с точки зрения
социолога.
Позволю себе познакомить вас с некоторыми цифрами и выводами ее
работы.
Апокалиптические картины, которые рисуют средства массовой информации, не столь далеки от реальности. Действительно, зарплата большинства ученых ниже прожиточного минимума, нет денег на покупку новых приборов и ремонт старых, нечем платить за необходимые для экспериментов реактивы и электроэнергию, за книги и журналы и т.д. Неудивительно, что часть ученых покинули науку: те, кто не был к ней слишком привязан, ушли в другие сферы деятельности; некоторые из тех, кто не мыслил себе иного жизненного пути, уехали за границу. Тем не менее, подавляющее большинство академической публики осталось на месте. Слухи о сотнях тысяч российских специалистов, "утекших" за рубеж, как говорится, сильно (раз в сорок -- шестьдесят!) преувеличены. В стране сохраняется достаточно большой слой деятелей науки, которые по--прежнему преданы своей стране и избранной профессии. Они продолжают работать в России, надеясь, что трудные времена минуют и жизнь научного сообщества нормализуется.
Кто они -- безвольные фаталисты или целеустремленные стоики? Стойкие оловянные солдатики или настырные лягушата, не сдающиеся ни при каких обстоятельствах? О реальной жизни ученых--исследователей -- главных действующих лиц фундаментальной науки -- известно очень мало. Поскольку статьи на эту тему обычно подчинены "сверхзадаче" получения финансирования, они акцентируют или огромный интеллектуальный потенциал нашей науки или его надвигающуюся гибель. Но что происходит с этим потенциалом высокообразованных специалистов на самом деле? После восьми лет кризиса пора уже иметь объективную информацию о тех последствиях, которые он вызывает в научной среде. Такие данные, позволяющие противостоять мифам, могут быть получены только из систематических социологических исследований.
С начала реформ 90--х годов сектор социологии науки Института истории естествознания и техники начал долговременное исследование изменений, происходящих в научных коллективах академических институтов в новых условиях (в 1994, 1996 и 1998 годах). Выявляя объективную картину, оно позволило непредвзято оценить трансформацию профессиональной деятельности, настроений и намерений ученых. В центре нашего внимания всегда находились ведущие институты физического, химического и биологического профиля. Поэтому сразу оговоримся, что наши сведения не характеризуют усредненную ситуацию и "среднего" российского ученого. Речь идет только об академической науке, а после 1994 года -- о наиболее активных коллективах элитных московских институтов. Усредненная картина, естественно, значительно хуже, но такой выбор объекта исследования вполне закономерен, ибо развитие науки в основном определяется ее лидерами.
Как оценивают ученые исследовательскую ситуацию в российской науке? Абсолютное большинство считают, что исследования находятся на критическом рубеже. Именно так охарактеризовали их состояние свыше 80 процентов опрошенных. Интересно, что такая оценка относится только к положению дел в масштабе всей Академии наук, где ситуацию сочли удовлетворительной только 7 процентов респондентов, в то время как в своей научной области -- 30 процентов, а в своем подразделении -- 53 процента. То есть оценки повышаются по мере приближения к собственной персоне ученого.
Среди главных причин кризиса в науке ученые чаще всего называли недостаточное финансирование (75%), углубление общего социально--экономического развала (68%), ошибки государственной политики в отношении науки (53%), отсутствие стратегии и тактики реорганизации науки (47%). На наш взгляд, выбор ответов в основном отразил претензии к управленческим структурам, не обеспечившим потребности науки, и не показал глубокого понимания подлинных причин системного кризиса.
Оценка качества научных работ, как известно, составляет сложную проблему, до сих пор не имеющую общепризнанного решения. Тем не менее, сами ученые (во всяком случае -- из элитных коллективов) достаточно четко представляют себе уровень всех работ, осуществляемых в их области исследований. Поскольку естественные науки развиваются за счет интернациональных усилий и достижений, здесь существует некое полуинтуитивное представление о "среднем международном уровне", с которым и сравнивается качество работ.
Что касается оценки качества собственных работ, то в 1994 году более трех четвертей -- 77 процентов респондентов элитной выборки -- считали свои результаты не ниже среднего международного уровня, и это в общем близко к действительности. Увы, с течением времени этот процент непрерывно падал: в 1996 году о подобном качестве своих работ заявили уже 73 процента, а в 1998 -- только 62 процента ученых. Неуклонно сокращалась также доля тех, кто считает качество своих работ выше среднего международного уровня: если в 1992 году таких было 23 процента, то в 1998 году -- только 8 процентов.
Постепенная утрата мирового стандарта качества, поддерживать который в условиях кризиса становится все труднее, тяжело влияет на профессиональное самочувствие работников науки. Настроение у большинства ученых плохое, да и трудно ожидать иного при нынешней экономической ситуации. И все же уровень пессимизма совсем не так высок, как можно было бы ожидать. Отвечая на вопрос, что удерживает их сейчас в науке, в 1998 году большинство (53%) назвали реальную возможность продолжать исследования, а нежелание изменить свою жизненную ориентацию, бывшее основным мотивом в 1994 году, отошло на второе место (44%); примерно столько же (43%) надеются на улучшение ситуации в науке (против 19% в 1994 году и 36% в 1996 году).
Ответ на прямой вопрос о дальнейших планах и намерениях не оставляет сомнений в том, что сейчас академическое сообщество в основном состоит из людей, исключительно преданных своему делу. В каждом из трех описываемых обследований только 1 процент (!) ученых заявил о намерении сменить род деятельности и уйти из науки, а 80--90 процентов твердо намерены остаться, не изменяя своему призванию. Эта привязанность к избранной профессии выглядит особенно удивительно в сопоставлении с уровнем оплаты труда ученых.
У абсолютного большинства ученых зарплата меньше прожиточного минимума. Тем не менее, низкий уровень оплаты труда в качестве главного фактора неудовлетворенности своей работой в 1998 году назвали не все, а лишь 79 процентов опрошенных; 57 процентов ученых не удовлетворены своей работой из--за сокращения возможностей экспериментирования, 53 процента -- из--за невозможности вести полноценные исследования, а 23 процента -- из--за ощущения ненужности их работы. На фоне в основном негативной динамики показателей состояния научного сообщества некоторые данные свидетельствуют об относительном улучшении материального положения ряда исследователей, которое, однако, отражает не повышение финансирования науки, а усиление дифференциации в научной среде.
| Дополнительные заработки в сфере науки | 1994 | 1996 | 1998 |
|---|---|---|---|
| По хоздоговорам, ВТК и т.п. | 24 | 14 | 21 |
| По российским грантам, программам | 31 | 60 | 58 |
| По зарубежным грантам, программам | 16 | 46 | 50 |
| По совместительству в других научных организациях | 13 | 14 | 10 |
| За преподавательскую работу | 8 | 10 | 17 |
| Отсутствие всякой дополнительной работы | 30 | 11 | 12 |
На самом деле, количество зарубежных грантов в российской академической науке после 1996 года существенно уменьшилось, что четко видно по выборке 1998 года. Если в 1996 году в них участвовали более двух третей респондентов, то в 1998 году -- меньше половины. За это время интерес к нашей науке (во всяком случае -- финансируемый интерес) заметно понизился, и количество иностранных денег в российских исследованиях чувствительно сократилось. С 1997 года, после завершения соросовской программы поддержки фундаментальных исследований в естественных науках, зарубежные гранты утратили свою прежнюю значимость для академического сообщества. Новой доминирующей формой международного сотрудничества стало включение институтов и ученых в международные компьютерные сети. Не давая прямой материальной поддержки, они обеспечили действующим ученым самую современную научную информацию и профессиональную коммуникацию. Но воздействие этого радикального новшества требует отдельного рассказа.
Вообще же личные материальные запросы ученых весьма скромны. По результатам опросов, более половины из них удовлетворились бы доходом, превышающим сегодняшнюю оплату в два--пять раз, 34 процента -- в шесть--девять раз и только 13 процентов считают необходимым десятикратный и более рост доходов. Относительно благополучным полагают свое материальное положение ученые старшего возраста, которые помимо зарплаты получают пенсию, чаще имеют гранты и дополнительные виды работ, а главное -- в основном уже решили свои бытовые проблемы. Что касается молодых ученых, многие из которых не имеют приличного жилья и вообще должны организовывать свой быт, семью, воспитание детей, то естественно, что денег им требуется гораздо больше. В целом же в настоящее время, если в семье нет других источников дохода, прожить на зарплату научного работника невозможно даже одному человеку.
О необходимости реального, а не провозглашаемого реформирования науки заявили около четырех пятых опрошенных; при этом несколько меньшая группа (38%) поддержала идею радикальных реформ, а бoльшая (44%) выбрала стратегию медленных, постепенных преобразований. Однако лишь малая часть ученых оказалась готовой к тому, чтобы ответить на конкретный вопрос: что следует изменить в системе управления и в системе финансирования академической науки. Многие из ответов оказались не более чем прекраснодушными пожеланиями: обеспечить достойный уровень оплаты труда, создать условия для полноценных исследований, нормализовать информационное обеспечение. Другой вариант -- выражение накопившегося раздражения: убрать бюрократию и чиновников, сократить в десять раз число академиков, "изменить все" и т.д. Но некоторые предложения весьма серьезны и действительно важны. Особенно те, которые касаются совершенствования финансирования и могут способствовать лучшему использованию хотя бы тех скудных средств, которые отпускаются на науку государством.
Наш эмпирический материал, собранный по всем правилам социологических исследований, дает основание утверждать, что в отношении российских ученых существует целый ряд ложных представлений и мифов. Сформированные в значительной мере под влиянием прессы, они не соответствуют действительности и вольно или невольно искажают реальное положение дел.
Так, в начале 90--х годов появились заявления об исключительно трудном и чуть ли не дискриминируемом положении молодых ученых. Затем возникла другая крайность: положение научной молодежи стали приукрашивать, рекламируя льготы, которые якобы ожидают молодых ученых, чем как бы и решили проблему. Однако ни то, ни другое не соответствовало фактам: почти половина (46%) попавших в обследование молодых ученых получали финансовую поддержку через отечественные программы и гранты. Это значительно больше, чем в других возрастных группах, так что говорить о "дискриминации" невозможно. Однако и восторги по поводу особого внимания к молодым не имеют серьезного основания: принятое по этому поводу специальное решение Российской академии наук (обещающее, в частности, среди прочего обеспечение молодых ученых квартирами) пока остается на бумаге. Опрос 1996 года засвидетельствовал мизерную долю молодежи в элитных исследованиях. Это означает, что осуществляемые формы поддержки не стимулируют научный рост нового поколения и следовательно, не обеспечивают перспективной смены.
В практике мировой науки установлено, что профессиональная деятельность ученых максимально эффективна в возрасте от 31 до 40 лет, а в обследованных нами коллективах с наибольшей отдачей работают представители старших возрастных групп, состоящих из людей 41 -- 50 и 51 -- 60 лет, что совершенно ненормально для устойчивого функционирования науки и создает ситуацию "выскребания дна сосуда".
Порожденное безосновательным заявлением одного из высокопоставленных представителей власти, по страницам газет и журналов пошло гулять мнение, что отечественные ученые неплохо обеспечены, ибо у большинства из них есть дополнительная работа вне науки, а у многих -- и две--три таких работы. Наши данные говорят совершенно о другом: дополнительная работа, как правило, исполняется учеными в сфере все той же науки (и соответственно доплата за нее мизерна). А половина ученых не просто не имеют заработков вне науки, но и не хотят их иметь, ибо не считают возможным отвлекаться от основного дела. 30 процентов хотели бы подработать в других сферах деятельности, но не могут найти подходящих возможностей, и только 20 процентов действительно прирабатывают вне науки -- это в подавляющем большинстве молодые ученые. Интересно, что в течение последних пяти лет это процентное соотношение совершенно не изменилось.
И, наконец, едва ли не самый острый и уж во всяком случае наиболее часто обсуждаемый в СМИ вопрос -- об "утечке умов" и эмиграции ученых. Читая газеты и журналы, нельзя не придти к выводу, что едва ли не все российские ученые, которые еще не уехали за границу, только и мечтают побыстрее оказаться за рубежом. При этом повторяется аргументация эмигрантов начала девяностых годов о том, что наука и родина альтернативны: если оставаться в России, надо уходить из науки, а оставаясь в науке, приходится покидать страну. Сохранение устарелых представлений, которые не отражают серьезных изменений, произошедших в настроениях и намерениях наших ученых, способствуют поддержанию далеко не безобидного мифа.
На самом же деле между 1994 и 1996 годами доля желающих уехать за границу сократилась в 10 раз -- с 20 до 2 процентов. Два последних опроса показали, что большая часть ученых -- 40--43 процента не хотят покидать Россию ни на каких условиях; уехать на определенный срок, но потом обязательно вернуться обратно хотели бы 40--45 процентов и лишь 2--3 процента высказывали желание уехать насовсем. Причем эти люди обычно сами признавались в отсутствии у них реальных шансов. Кстати, как показал анализ международных взаимодействий отечественных ученых, бывшие коллеги, уехавшие за границу, в меньшей степени потеряны для своего прежнего сообщества, чем те, кто, не уезжая, сменил характер работы. За небольшим исключением даже эмигранты, навсегда закрепившиеся на новом месте, сохраняют контакты с российскими коллегами, нередко способствуют получению грантов для проведения совместных исследований и помогают развитию контактов наших НИИ с зарубежными научными центрами.
В целом, численность научных кадров российских академических институтов за период реформ, конечно, сократилась, хотя и не столь значительно, как в отраслевой сфере и как это принято считать. За 1990--1998 годы научные кадры академии уменьшились приблизительно на 12 тысяч человек, или на 18,6 процента. Численность ученых, уехавших за рубеж, оценивается в 10 процентов, но точные данные об эмиграции привести невозможно, так как многие работают по контрактам, не раз и не два пролонгируя свои долгосрочные командировки. Картина отъездов не была единообразной. Действительно, ряд биологических лабораторий в начале девяностых годов эмигрировал почти в полном составе; в то же время из гуманитарных институтов за рубеж уехали лишь единицы; для ученых физических специальностей более характерным был переход в другие сферы деятельности на родине. Процент людей, покинувших науку в условиях ее невостребованности, не является катастрофическим. Ущерб, наносимый науке, связан с потерей не количества, а качества. В принципе для неё было бы неплохо, если бы в другие сферы деятельности перешло еще 20--25 процентов, однако при непременном условии, что это будут "мертвые души", балласт, отчетливо заметный в каждом нашем пилотаже. К сожалению, чудес не бывает и все социально--экономические процессы идут таким образом, что стимулировали и стимулируют уход наиболее активных, талантливых и перспективных специалистов.
Можно констатировать, что российская академическая наука еще не утратила своего интеллектуального и творческого потенциала и по--прежнему опирается на кадры самой высокой квалификации. Хотя следует помнить, что эти кадры не функционируют в полную силу и стареют. Наука пока сохраняется за счет минимальной поддержки государства и поразительной преданности ученых своему избранному пути в надежде на лучшие времена, когда они наконец окажутся востребованными. Весь вопрос в том, сколько продлится в России экономический кризис и хватит ли нашей науке "запаса прочности", который, естественно, не бесконечен.
znanie@glasnet.ru
http://vesti.ru/
стр.