«Наука в Сибири»
Евгений Семенов, доктор философских наук,
О Валентине Афанасьевиче Коптюге трудно говорить обобщенно. Изучающая система должна быть умнее изучаемой, оценивающая — нравственнее оцениваемой. С В.Коптюгом так не получается. О нем естественнее говорить, просто вспоминая события его жизни, его поступки и суждения — то, в чем непроизвольно проявилась его незаурядная натура, особенно в последние годы его жизни, пришедшиеся на период тяжелейших испытаний.
В морозный январский день 1997 года на Морском проспекте и прилегающих к нему улицах Академгородка было черно от тысяч людей, пришедших проститься с Валентином Афанасьевичем Коптюгом. Большой зал Дома ученых заполнился за час до панихиды. Люди стояли в проходах так плотно, что трудно было пройти. Рядом со мной сидел немолодой человек, которому, как мне показалось, стало плохо. Я предложил ему помощь. Он поблагодарил и отказался, сказав, что у него просто высокая температура — 39. "Зачем же вы пришли?" — сказал я. "Как же я мог не прийти?" — ответил он.
Очень многие люди уже в тот момент сознавали масштаб и невосполнимость потери. Легче жить, когда среди нас есть кто-то, кто первый умом и сердцем чутко отзывается на происходящее и грядущее, кто первый предупреждает об угрозах и находит общий для всех выход. Он берет на себя тяжкое бремя общих забот. С таким человеком безопаснее, с ним можно быть счастливым. Такие люди представляют бесконечную ценность для любого народа, для человечества в целом и для каждого из нас. В последнее десятилетие ушедшего века нужда в таких людях была огромна.
Какое все-таки удивительное десятилетие мы прожили. Чего в нем только не было. И предательство, и жертвенность, и низость, и благородство, и отчаяние, и неистовство, и жестокость, и свобода. В нем нашлось бы место даже Смердякову и Алеше Карамазову. Очень русское десятилетие. Именно оно подарило нам того Валентина Афанасьевича Коптюга, который остался в памяти и в истории. Оно же и погубило этого прекрасного человека.
Никита Ильич Толстой рассказывал об одном деятеле сталинского времени, которого однажды спросили, может ли он умереть за идею. "Умереть не знаю, — ответил тот, — а убить могу". В.Коптюг составляет полную противоположность этому типу. В.Коптюг — это человечность. Для него невозможно губить людей ни за идею коммунизма, ни за идею демократии, ни за какую другую идею. Во многих головах ценности перепутали места, которые им надлежит занимать. Он же обладал удивительно ясным и человечным взглядом на мир. Еще он обладал даром облагораживать окружающих людей. Правда, у некоторых он вызывал ожесточенную ненависть.
В.Коптюг из тех редких людей с высокой душой, которые во все времена являлись нравственной и умственной опорой русского народа. Его место не в историческом ряду властителей, будь то Иван Грозный или Борис Ельцин, которые проходят по жизни народа как людоколы, а в ряду подвижников, духовных вождей народа. Его место там, где стоит Сергий Радонежский.
В.Коптюг, несомненно, был человеком исторического масштаба, мыслителем, государственным деятелем. Но основу его личности составляла, на мой взгляд, человечность. Из нее проистекали его абсолютная честность и поразительная ответственность. Думаю, его внутренний мир был устроен так, что он просто не понимал, как возможны цинизм, вероломство, предательство, хотя сталкивался с этими явлениями так же часто, как и все другие люди.
Его, много повидавшего на своем веку, всякий раз вновь и вновь поражали примитивный уровень многих "государственных" решений и безответственность их авторов. Однажды, уже незадолго до смерти, Валентин Афанасьевич позвонил мне и попросил подъехать, сказав, что есть неотложный разговор. Оказалось, он только что вернулся от одного из членов российского Правительства, изложившего ему замысел очередной радикальной реформы науки. Реформа эта должна была состоять в незамедленной переориентации финансирования с академической науки на вузовскую. Замечу, что В.Коптюг был убежденным сторонником интеграции академической науки и высшего образования, а в продумывании реформы организации академической науки доходил до весьма смелых и непопулярных в академической среде выводов. Но примитивные решения, умозрительное доктринерство, государственная безответственность всегда поражали его. О своем высокопоставленном собеседнике он тогда сказал, что у того "чудовищные представления о реальном состоянии науки".
В.Коптюг сказал также — и это очень характерно для него — что срочно необходимо провести анализ реального состояния академической, вузовской и остатков отраслевой науки и представить материал высокому государственному чиновнику, чтобы удержать его от разрушительных действий. Он немедленно инициировал подачу соответствующей заявки в РГНФ. Для него было совершенно естественно сначала отмерить, а потом отрезать, сначала глубоко изучить вопрос, а потом принимать решение. Но что еще важнее, для него было абсолютно недопустимо пассивно наблюдать, как разрушают науку и вообще что-либо бессмысленно разрушают. Он делал дело за многих государственных деятелей и организаторов науки, противостоя бесшабашному авантюризму одних и раболепной покорности других.
Профессиональная неподготовленность огромного числа руководителей, занимавших высокие государственные посты, крайне удручала В.Коптюга. Мы не раз обсуждали эту проблему. Валентин Афанасьевич считал, что многие беды России имеют прежде всего "технические" и "человеческие" причины, коренятся в профессиональной и личной непригодности руководителей самых разных уровней, просто неспособных руководить страной или каким-то конкретным делом. Однажды, еще в начале 90-х годов, я поинтересовался его мнением о М.Горбачеве. Феномен Горбачева, по его словам, заключается в совершенной неподготовленности к ответственной государственной роли и непомерном честолюбии, мешавшем признавать и исправлять даже очевидные ошибки.
В первой половине 90-х годов В.Коптюг особые надежды связывал с развитием концепции "устойчивого развития", способной, по его мнению, поставить Россию на ноги. Он активно разрабатывал, согласовывал в разных инстанциях, неустанно пропагандировал программу устойчивого развития России, основанную на известных решениях конференции в Рио-де-Жанейро. Многие знают, с какой надеждой и увлеченностью он делал это. Даже бесчисленные бюрократические препятствия, апатия общества и вялость коллег по цеху не пугали его. Но после президентских выборов 1996 г. он с горечью сказал, что ничего из этого не выйдет, что "с таким президентом невозможны ни устойчивость, ни развитие".
В.Коптюг считал, что в нашей стране очень многое зависит не от форм правления, а от качества руководителей. Будучи принципиальным сторонником демократических механизмов, открытости ("все должно быть честно и прозрачно"), в середине 90-х годов он пришел к выводу, что сами по себе демократические формы не могут гарантировать современной России достойную историческую перспективу. А однажды он сказал, что при таком состоянии страны, как сейчас, он уже готов смириться даже с диктатором, "лишь бы был умным". Я сильно сомневался, следует ли приводить этот факт, который в глазах многих может повредить доброй памяти о нем. Но решил, что не мне поправлять В.Коптюга. Таких корректоров было достаточно при его жизни, найдутся они и теперь. Кроме того, В.А. Коптюг мыслил глубоко и сущностно. Его нельзя подводить под поверхностные газетные шаблоны.
До сих пор бытует мнение о нем, как о "красном академике", "консервативном администраторе". В действительности все много сложнее. Конечно, Валентин Афанасьевич Коптюг был государственником, а не либералом; коллективистом, а не индивидуалистом. Но при этом он был противником авантюризма, а не реформ. Настойчиво повторяемые им "консервативные" слова о том, что государство обязано сохранить науку и что без науки у России нет будущего, могли казаться несовременными и старомодными, похожими на беспомощное брюзжание многих немолодых людей. Но в том-то и дело, что у В.Коптюга это был глубоко продуманный итог долгих размышлений, ответственный вывод, имеющий серьезные и значительные следствия. В.Коптюг пришел к выводу, что Россия в самом деле исторически обречена, если ее развитие пойдет не по пути специализации на высоких технологиях, а это без национальной науки и ее государственной поддержки действительно невозможно.
При этом он считал, что самой науке жизненно необходимо преодолеть укоренившуюся иждивенческую и снобистскую психологию, необходимо переходить к "реализационным проектам". Я слышал от него редкие в академических кругах слова о том, что наука должна зарабатывать. Он, кстати, говорил, что только так наука обретет независимость от изменчивых настроений государства, освободится от бюджетной зависимости. Весной 1996 г., намереваясь через несколько месяцев уйти с поста председателя СО РАН (в действительности этого не произошло), он сказал мне, что в дальнейшем, вероятно, займется технопарком. А ведь технопарки, в целом инновационная сфера — это сердцевина реформы науки в России. Он хотел реформ, осмысленных реформ, направленных на благо страны. Именно он и был подлинным реформатором.
Главным итогом его деятельности и памятником ему является сохранившееся в период кризиса и продолжающее развиваться Сибирское отделение Российской академии наук. В ноябре 2000 г. научное сообщество отметило 100-летие со дня рождения Михаила Алексеевича Лаврентьева, зажегшего факел науки в Сибири. Сейчас мы отмечает 70-летие со дня рождения Валентина Афанасьевича Коптюга, сохранившего этот огонь в период исторического ненастья. Заслуга обоих лидеров сибирской науки и по историческому значению, и по их личному подвигу соизмеримы.
В настоящее время СО РАН является, на мой взгляд, самой жизнеспособной и динамично развивающейся частью российской национальной научной системы. Совершенно очевидно, что такой итог развития Отделения в кризисные 90-е годы связан с В.Коптюгом и со сформированной им деятельной и умной командой сподвижников и продолжателей.
Последнее особенно важно отметить, так как за смертью или отставкой выдающегося человека часто следуют забвение и неблагодарность преемников. С В.Коптюгом, к счастью, все сложилось иначе. Бережное отношение к его памяти в СО РАН ощущается во всем: и в изданном под редакцией Н.Добрецова сразу после кончины В.Коптюга сборнике его работ, в подготовке которого посчастливилось принять скромное участие и мне; и в праздновании 70-летия со дня рождения В.Коптюга в июне 2001 г.; и, что всего важнее, в неустанном продолжении сибирскими учеными его дела.
стр. |