«Наука в Сибири» ТРУДЫ И ДНИ
|
Когда мы учились в университете, профессор Покровский, тогда ещё не академик, казался нам древним и почтенным. А ведь в 1977 г., когда мы были на первом курсе, ему было всего 47 лет. Думаю, наше восприятие Николая Николаевича как умудрённого старца основывалось не только на том, что семнадцатилетний человек воспринимает возраст за сорок как величину запредельную, и не на том, что Покровский всегда, сколько мы его помним, был, подобно старообрядцу, всегда при бороде, а на том, что он, будучи лектором блистательным, харизматическим, поражал невероятной глубиной своей эрудиции, за которой явственно чувствовалась глубина личного погружения в материал. А такая «подводная часть айсберга» может быть только у людей старых и мудрых. К счастью, возраст учёного измеряется не годами, а количеством и качеством проделанной работы. Естественно, без феноменальной работоспособности, помноженной на любовь к своему делу, человеку невозможно сделать столько, сколько успел и успевает Николай Николаевич.
Журналисты собрались в секторе археографии и источниковедения вокруг столов, на которых были заранее разложены рукописные и старопечатные книги с деревянными «крышками», обтянутыми кожей, а одна из них, Евангелие XVI в., — в переплёте и серебряном окладе XVII в. Николай Николаевич, конечно, немного постарел, но всё так же светится улыбкой, прикасаясь к книгам, а когда начинает говорить, рассказывает по-прежнему вдохновенно, легко, время от времени как-то очень хитро заглядывая в глаза слушателям.
— Сибирь богата древностями, в том числе и археографическими, — начинает Николай Николаевич свой рассказ. — Долгое время считалось, что освоение территории здесь сравнительно позднее, крестьянам приходилось ехать за многие сотни и даже тысячи километров, и вряд ли они брали с собой в такую дорогу книги, а не зерно и какие-то более ценные вещи. Но, тем не менее, мой учитель ак. Н. М. Тихомиров рискнул: в конце
Николай Николаевич показывает собравшимся самую старинную рукописную книгу из собрания сектора археографии и источниковедения, найденную, «близ одного из скитов — центров старообрядческой колонизации и собственного книжного искусства» — Торжественник сер. XV в., где, кроме многих известных текстов византийских отцов церкви, есть и несколько подборок сочинений русского писателя, епископа Кирилла Туровского, жившего в XII в. Список его произведений, представленный в этой рукописи — один из древнейших. Кто-то живо интересуется, какими путями сборник попал в руки археографов. Ласково улыбаясь, Николай Николаевич говорит:
— Дорогие друзья, на эти вопросы мы не отвечаем. Есть своя техника, свои приёмы. Но ничего противозаконного, всё по доброму согласию. У каждого археографического центра, в частности, есть обменный фонд, это один из главных способов получения новых книг. И потом у староверов, которые хранили эти книги с опасностью для жизни веками, подчас бывали совсем иного склада потомки, готовые избавиться от всего этого.
И далее следует душераздирающая история о том, как группа московских археографов несколько лет шла по следу одной весьма крупной коллекции. Дом, где хранилось искомое книжное собрание, купила одна старая женщина, которая потом рассказывала учёным, что книгами хлев был набит доверху, «и целую неделю я их жгла, чтобы корову наконец в хлев поставить».
— Каждый археограф знает такие истории, — заключил Николай Николаевич и продолжил свой рассказ о книгах. — Вот эта книга писалась, судя по водяным знакам, когда Ивану Грозному было несколько лет. Она украшена вот такими великолепными заставками нововизантийского орнамента — одни на листике сусального золота, другие — на творёном золоте, когда золото растирали на яичном желтке. Три года мы эту книгу добывали, и наконец она пришла к нам. Дали, кстати, её не мне, а одному студенту НГУ, который тогда меня сопровождал.
Видели мы и московский сборник, найденный археографами в Сибири. В нём есть, например, житие Василия Блаженного (известного большинству соотечественников благодаря собору на Красной площади) и рассказ о Московском пожаре 1547 года, когда сгорела значительная часть Москвы и погибло множество людей, а в начале года, в январе, митрополит Макарий короновал Ивана Грозного на царство. Любовались мы и музыкальной рукописью XIX в. с великолепным гуслицким орнаментом. Рассматривали «лица», то есть иллюстрации, в Апокалипсисе XVIII в. Большое оживление среди присутствующих вызвала «весёлая книга» — рукописная «Христианская топография» Косьмы Индикоплова, одно из самых распространённых псевдогеографических сочинений в Средние века. Представьте себе изображение «града Венеции» на острове, а в море вокруг плавают «животные морские»: неведомая тварь, обозначенная иллюстратором как «фука», четвероногое копытное, называемое, если верить подписи, «дельфин», и ещё какое-то драконоподобное существо по имени «хелон». На другом листе в сцене охоты на бобра последний предстал в виде рыжей собачки, далее изображался «ноздророг», смутно напоминающий мастодонта, а на следующей иллюстрации глазам нашим предстала, по-видимому, мечта наших предков об успехах в генной инженерии — животное «телчеслон» (т.е. помесь коровы и слона).
— Мне эту книгу подарила игуменья Афанасия в поморском ските на речке Убе, отдала без отдарочка, но я ей тогда привозил приветы от очень авторитетных людей, в том числе из Москвы и из Риги, где были старообрядческие центры, — пояснил Николай Николаевич.
Показали нам и образец деловой письменности: столбец с донесением из Енисейска казака Ивана Перфильева, принадлежавшего к известной семье землепроходцев. Перфильева отправили с казённым вином из Красноярска в Енисейск, так как казна должна была обеспечить своим служивым хлеб, соль и вино (оно нужно было для того, чтобы в праздники выпить чару за здоровье государево). Из Красноярска было вывезено сто вёдер вина, но по дороге два ведра «усохли». Такая формулировка вызвала бурное веселье среди собравшихся.
Однако все эти весёлости и курьёзные виньетки, так же, как когда-то на лекциях профессора Покровского в университете, служат лишь выразительным обрамлением для вещей глубоких и серьёзных, на сторонний взгляд не таких ярких, как дельфин о четырёх ногах, но самых интересных для исследователя. Такова проблема крестьянской литературы и народного православия, «культуры молчаливого большинства», как назвал её выдающийся медиевист А. Я. Гуревич.
— Ак. Д. С. Лихачёв, говоря о нашей работе, подчёркивал, что, кроме этих находок, один из важнейших результатов — крестьянская старообрядческая литература
Николай Николаевич рассказал также об антологии полезной литературы, которую в позапрошлом веке составила для себя крестьянская семья Макаровых. В Новосибирске есть три тома, а четвёртый находится в Екатеринбурге, причём в нём представлена явно другая редакция памятника, а переписывался он как минимум два раза. Есть в нём привлекающие внимание исследователей материалы по истории старообрядческих согласий. Счёт пронумерованным выпискам идёт на многие тысячи.
— Вот что такое крестьянская письменность, — заключает Николай Николаевич и тут же рассказывает о дружбе с одним из самых талантливых крестьянских писателей-старообрядцев Афанасием Герасимовым, длившейся до конца жизни этого удивительного человека. Афанасий, среди прочего, знал способ обработки бересты, делавший её пригодной для письма (в Сибири бересту использовали в качестве писчего материала, хотя и не так, как в Великом Новгороде), и по просьбе учёных изготовил книжечку, которая открывается рассказом о его беседе со своим наставником, игуменом монастыря на Енисее о. Симеоном. Это богословский спор, за которым следует силлабический стих о разгроме монастыря отрядом НКВД в 1951 г., а далее — «Духовный кроксворд», т.е. акростих, адресованный некоей сестре Матроне.
Завершив рассказ о рукописях и крестьянской старообрядческой литературе, Николай Николаевич показал нам ещё и старопечатные книги, успев объяснить особенности типографских технологий в
Завораживающий рассказ о книгах и людях, с книгами связанных, длился полтора часа. Всё это время Николай Николаевич провёл на ногах.
Харизма лектора — от Бога. Талант учёного — тоже. Но колоссальная эрудиция, умение увидеть за сухими фактами источников реальных людей, услышать их голоса, показать их живыми и полнокровными — это даётся огромной работой. Когда-то некоторые из нас, включая и автора этих строк, думали, что профессор Покровский — тайный старообрядец. Ведь не могут же староверы, в Сибири живущие довольно закрыто, относиться с таким уважением к человеку стороннему, не к «своему», и идти с ним на контакт! Позже я поняла, что могут. Потому что за знаниями и умениями Николая Николаевича стоит труд. А труд в народе ценится высоко.
Редакция «НВС» желает Николаю Николаевичу Покровскому много светлых дней для совершения радостных трудов. Спасибо вам за ваш духовный подвиг. Многая лета!
Фото Ю. Плотникова
стр. 3