«Наука в Сибири» № 23 (2808) 8 июня 2011 г. НЕПРИДУМАННЫЙ КОПТЮГ Одно из ярчайших личностных качеств Валентина Афанасьевича Коптюга — его гражданская принципиальность. На всю жизнь он сохранил свои коммунистические убеждения, не бросил партбилет, как это сделали многие деятели весьма высокого ранга, но продолжал развивать социалистические идеи применительно к реалиям времени. Об этой стороне его жизни вспоминает Александр Павлович Филатов, первый секретарь Новосибирского обкома КПСС в 1978–1988 годах. Откровенно говоря, до того, как встал вопрос о назначении В. А. Коптюга председателем Сибирского отделения, я его мало знал. Он был ректором университета и ранее крупных руководящих должностей не занимал. Однажды во время заседания бюро обкома меня приглашают к аппарату ВЧ. На проводе — Кириленко Андрей Павлович, который работал тогда вторым секретарём ЦК: «Мы сейчас с Гурием Ивановичем Марчуком обсуждаем, на кого оставить Сибирское отделение. Он предлагает Коптюга Валентина Афанасьевича». К тому времени у нас ещё была кандидатура Андрея Алексеевича Трофимука. Не знаю, какие доводы были приняты во внимание — возможно, разница в возрасте (Трофимуку уже было прилично), возможно, статус химии как «более точной», чем геология, науки — никто мне об этом не говорил. Так что, когда мне это сообщили на заседании бюро, я, конечно, ответил, что у нас возражений принципиальных нет. Вот при таких обстоятельствах Валентин Афанасьевич был согласован и утверждён председателем Сибирского отделения. Надо сказать, первое время в обкоме его встретили несколько настороженно. А потом стали проявляться качества, о которых просто люди как следует не знали, и в очень короткие сроки Валентин Афанасьевич сумел завоевать авторитет и доверие — и у нас в Новосибирске, и в других обкомах, где он стал бывать. В частности, в Томском, которым руководил наш земляк Е. К. Лигачёв. И мы как-то очень быстро подружились с Валентином Афанасьевичем. На всю жизнь, до самого конца. Человек он был тактичный, скромный, невероятно порядочный. Никогда каких-то непродуманных высказываний я от него не слышал. В некоторых делах он очень выгодно отличался от Михаила Алексеевича Лаврентьева. Тот мог напрямую рубануть. Я, например, до сих пор считаю, что уход С. А. Христиановича из Сибирского отделения из-за конфликта с М. А. Лаврентьевым был для нас большой потерей. Но, как говорят, с характером трудно совладать. Валентин Афанасьевич, пока не изучит вопрос, никогда решения опрометчивого не принимал. Авторитет его рос на глазах. Я внёс предложение избрать его в состав бюро областного комитета партии. Он не возражал, хотя я знаю, не все ему советовали брать на себя дополнительную нагрузку. Но, с другой стороны, как потом он признался и даже публично выступил на пленуме, как член бюро обкома он очень многое прибрёл, прошел школу «гражданскую, партийную и политическую». По принципиальным вопросам он всегда выступал на бюро, давал свои оценки. Это нам тоже помогало, потому что кругозор у него был широчайший, и его совет всегда считался очень важным. Как коммунист он никогда не отказывался ни от каких поручений, никогда не считал себя на каком-то особом положении. Правда, мы учитывали его колоссальную занятость и старались излишне его не нагружать. Но в решении крупных, важных для области вопросов он принимал самое активное участие. На бюро обкома систематически разбирались наиболее перспективные и значимые проблемы промышленности, сельского хозяйства, культуры и образования, в том числе и вопросы связи науки с производством. При обкоме постоянно работал под моим началом Совет внедрения достижений научно-технического прогресса. Это был очень важный орган для связи науки с производством. Там были представлены крупные учёные, директора заводов и специалисты предприятий. Сначала у меня заместителем был Гурий Иванович Марчук, потом Валентин Афанасьевич стал одним из наиболее деятельных участников Совета. Мы регулярно встречались с В. А. Коптюгом по этим вопросам. Помню, однажды они приехали вместе с Дмитрием Константиновичем Беляевым, которого я очень уважал. Правда, вы знаете, что он не был членом КПСС. Я как-то с ним откровенно стал говорить: «Дмитрий Константинович, а что Вы в партию не вступите?» А он отвечает: «У меня отец священником был. Будут все без конца расспрашивать. Я в душе коммунист, и этого мне достаточно». Вообще, это действительно был человек, достойный этого звания по-настоящему. Он показал это и на фронте, и после войны. Как раз в те годы Институтом цитологии и генетики совместно с ВАСХНИЛ был выведен новый сорт пшеницы «Новосибирская-67». Д. К. Беляев приехал вместе с В. А. Коптюгом, мы детально обсудили перспективы расширения посевных площадей, он предложил поехать в поле посмотреть. А потом эта пшеница в Новосибирской области давала почти три четверти всех урожаев. Она была неполегаемая, что очень важно для условий Сибири, и, кроме того, содержание клейковины выше. Поэтому она и была принята селянами, как говорят, «на ура!». В. А. Коптюг уделял постоянное внимание так называемому «поясу внедрения». Ещё при М. А. Лаврентьеве был построен десяток СКБ, на которые в то время возлагались большие надежды. Идея была такая — предлагать производству не просто разработку учёных, а уже готовую технологию, выпускать по несколько экземпляров или пробную партию изделий, чтобы как-то ускорить их освоение. Моё выступление на XXVII съезде КПСС мы с Валентином Афанасьевичем готовили вдвоём. И как раз его предложение о создании межотраслевых научно-технических комплексов на базе академических институтов и организаций «пояса внедрения» я и изложил с высокой трибуны. Его можно посмотреть, это выступление — оно на 60 % посвящено вопросам внедрения научных достижений. Конечно, вопрос внедрения — очень непростой вопрос. Иногда прекрасные идеи могли оставаться на бумаге долгие годы. В качестве примера могу привести уплотнение стрелочных переводов взрывом. Дело в том, что стрелочный перевод — устройство очень ответственное, и, к примеру, на узловой станции Инская, где идёт огромное количество поездов, выходные стрелки надо менять каждые две недели. А уплотнение остряков и крестовин стрелочных переводов позволяло увеличить срок их службы до полугода. Идею выдвинул А. А. Дерибас, впоследствии лауреат Ленинской премии, ещё в 1960-е годы. И это предложение, явно выгодное, не внедрялось Министерством путей сообщения целых 15 лет. Можете себе представить, какие потери были нанесены! Тогда всё же с помощью Центрального Комитета удалось добиться, чтобы МПС подошло к предложению учёных внимательно. На Стрелочном заводе в Инской был построен цех, и мне посчастливилось первый стрелочный перевод уплотнить методом взрыва (в то время я работал первым секретарём горкома). Вот пример, как непросто происходило внедрение. Ведь что значит внедрить новое? Это значит — поломать всё, что было раньше, и начать по-новому. А это всегда тяжело даётся. Человек идёт по пути наименьшего сопротивления. По просьбе В. А. Коптюга в 1984 году в Госплане СССР была организована вставка наиболее важных прикладных работ институтов СО АН. Председатель Госплана Н. К. Байбаков, человек очень прогрессивный, собрал расширенное совещание с участием руководителей заинтересованных министерств и ведомств. С докладом на совещании выступил Валентин Афанасьевич. Результатом явилось постановление Госплана СССР, определявшее источники финансирования и сроки внедрения на предприятиях около 200 разработок сибирских учёных. Хотя и тогда большого перелома не произошло. Как показала потом жизнь, в стране так и не появились условия для использования научно-технических достижений. Валентин Афанасьевич продолжил традиции, заложенные М. А. Лаврентьевым в подготовке научных кадров. Он сохранил и развил далее систему олимпиад, Физико-математическую школу и, конечно, Новосибирский государственный университет как детище Академгородка. Приближалось 25-летие СО АН СССР, и меня попросили, чтобы я походатайствовал о награждении Отделения. Я поехал в ЦК. (Кроме того, что орден надо заработать, надо иногда и попросить). Обошёл почти всех членов Политбюро, кроме отсутствовавшего М. А. Суслова. А когда уехал, мне сказали, что все «за», а вот Суслов молчит. Но кончилось тем, что всё же проголосовали за орден Ленина Сибирскому отделению. В мае 1982 года состоялась торжественная церемония. Собрались все первые секретари обкомов Западной Сибири, руководители научных центров, из Москвы приехал президент АН СССР А. П. Александров. Вручил орден М. С. Соломенцев, Председатель Совета Министров РСФСР, принял награду председатель СО АН СССР В. А. Коптюг. Одновременно к наградам была представлена большая группа учёных. Потом началась череда тяжёлых лет. В 1988 году (я уже уходил на пенсию) мы с Валентином Афанасьевичем вместе летели в Москву, долго беседовали о положении в партии и стране. Чувствовалось, что моральное состояние у него очень тяжёлое. «Никому в Москве не нужна наша наука!». Дошло даже до того, что он ни к кому не мог попасть на приём, чтобы решить какой-то финансовый вопрос. Тогда он и сказал: «Если так дальше пойдёт, через два года я уйду с поста председателя. Больше я не выдержу». Но выдерживал ещё девять лет. В 1992 году, когда В. А. Коптюг съездил на конференцию в Рио-де-Жанейро, он загорелся идеей устойчивого развития. Не все его поняли, да прямо скажем, некоторые просто отвергли концепцию, которой он жил все последние годы. А пошли по другому пути — пагубному, по которому мы до сих пор идём. Благо, что Зворыкин когда-то изобрёл телевизор. Оболванивают сейчас при помощи этого прекрасного инструмента народ. Известна знаменитая речь Валентина Афанасьевича на Конституционном суде по «делу КПСС». Я, к сожалению, там не присутствовал. Но, по мнению многих, это была самая памятная речь на суде. Он выступал как настоящий коммунист, защитник партии, и именно на базе концепции устойчивого развития, которую считал социалистической по своей сути. Как раз в 1992 году мне исполнилось 70 лет. Меня губернатор пригласил, я понял, что хотел поздравить, потому что когда-то вместе работали, но так и не принял. И никто, кроме близких друзей, не поздравил. И вдруг появляются Валентин Афанасьевич с его помощницей в Москве Татьяной Павловной Мельниковой, подарки достают. Посидели мы, поговорили. Так что это воспоминание о моём 70-летии с Валентином Афанасьевичем у меня осталось на всю жизнь. Потом тоже встречались, но не так часто. Время такое было — не до встреч. Вообще, мы с Валентином Афанасьевичем дружили, иногда встречались семьями. Моя жена всегда была моим единомышленником, разделяла все мои взгляды, хотя формально коммунистом никогда не была. А Ирина Фёдоровна, как я понимаю, всегда была единомышленницей Валентина Афанасьевича. Я её очень ценю. У них была замечательная семья, дружная. У него вообще была характерная черта — он всё пропускал через себя. И пока не разберётся лично, решения не примет. Но может принять решение, которое не совсем нравится руководству. В этом плане он был человек совершенно самостоятельный. Казался мягким, но был настойчив, если в чём-то убеждён. Некоторые это не понимали и не воспринимали. Валентин Афанасьевич отличался исключительной скромностью. Мало кто, например, знал, что он лауреат Ленинской премии, премии им. А. П. Карпинского — он никогда этого не афишировал. Про звание Героя Социалистического Труда, конечно, знали, а про другие премии и награды — только близкие знакомые. Он никогда не позволял себе огульно кого-то критиковать, хотя, может быть, и имел право. Это был человек высочайшей культуры и такта. Поэтому память о нём осталась, я думаю, у всех добрая, непридуманная. Подготовил Ю. Плотников, «НВС» Фото В. Новикова стр. 7