«Наука в Сибири»
№ 45 (2880)
15 ноября 2012 г.
НЕСКОЛЬКО СТРАНИЦ
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ
ПЕРВОГО СЕКРЕТАРЯ
Уходящий 2012 год в истории Новосибирска отмечен сразу несколькими юбилеями:
Счастливый поворот судьбы
В 1960 году я уже шесть лет работал первым секретарём Железнодорожного райкома партии. И, надо сказать, то был период полного согласия с собой, удовлетворения работой. Но однажды накануне пленума обкома меня пригласил Ф. С. Горячев и предложил на выбор сразу три отдела обкома: отдел административных органов, отдел науки и школ и торговый. А я строитель (закончил НИВИТ) и всё время боялся потерять свою квалификацию, поэтому думал, что если уж и идти в обком, то на строительный отдел. Им тогда руководил Павел Александрович Панфилов, который вместе со мной учился в институте, на курс раньше закончил. Прекрасный человек, крупный инженер, впоследствии стал заместителем всесоюзного министра строительства, и я понимал, что не имею права претендовать на такой отдел, когда человек уже успешно работает. Поэтому от всех трёх предложений я отказался. Горячев говорит: «Ну и иди, работай до пенсии первым секретарём Железнодорожного райкома». Так и расстались. А на следующее утро вызывает и ставит перед фактом: «Мы тут посовещались и решили взять тебя заведующим отделом науки и школ». Делать было нечего. Тогда был порядок такой — согласие важно, но если есть нужда, то есть и дисциплина в партии. Поэтому я согласился. Пленум меня в этой должности утвердил. Так я впервые окунулся в научную среду. И никогда об этом впоследствии не жалел. Судьба подарила мне знакомство с ярчайшими личностями, оставившими неизгладимый след в моей жизни.
Новый статус, новые возможности
Справедливости ради надо сказать, что появлению Новосибирского научного центра предшествовала немалая работа Западно-Сибирского филиала АН СССР, созданного в 1944 г. В годы Великой Отечественной войны в Новосибирске плодотворно трудились эвакуированные академики С. А. Чаплыгин, А. А. Скочинский, талантливые сибиряки Т. Ф. Горбачёв, Н. А. Чинакал и др. Но мы сразу поняли, что создание Сибирского отделения придаёт городу и области новый статус.
Внешний признак возросшего престижа Новосибирска — к нам поехали делегации. Первым нас посетил вице-президент США Р. Никсон, за ним президент Франции Де Голль, другие высокие гости. Естественно, приезжал Н. С. Хрущёв. Ни в коем случае не стоит преуменьшать его роли в том, что именно в Новосибирске появилась большая академическая наука. А мы, со своей стороны, начали организовывать людей, чтобы пропагандировать эту науку.
Первое, с чего начали — стали организовывать пресс-конференции видных учёных. Все пошли, как говорят, «в народ», в первую очередь, «отцы-основатели» Сибирского отделения. Потом, когда я уже работал в горкоме секретарём по идеологии, мы создали университет научно-технических знаний на общественных началах. Возглавлял его Василий Кузьмич Щербаков, доктор наук, директор СибНИИ энергетики. Очень добросовестный человек, он с удовольствием взялся за это партийное поручение. Там было пять факультетов по различным направлениям естественных и гуманитарных наук. Преподавали в этом университете без отрыва от производства такие корифеи как М. А. Лаврентьев, С. Л. Соболев, А. А. Трофимук, Г. И. Марчук, А. П. Окладников, А. Г. Аганбегян, Д. К. Беляев и многие другие. Слушателями были в основном инженеры с заводов. Это необычное учебное заведение сразу приобрело в городе большую популярность. Таким образом, Сибирское отделение сразу же сыграло заметную роль в повышении общего уровня научно-технической интеллигенции Новосибирска.
Непростые проблемы внедрения
Наряду с этим начались так называемые «приложения», выходы из академической науки на производство. Это, между прочим, процесс непростой, не сразу он давался, и не сразу все поняли, что этим надо заниматься. Не очень активно на это шёл и сам М. А. Лаврентьев, потому что дело было новое и ко многому обязывало и академическую науку. Но потом, в конце концов, и учёные повернулись к производству.
Первый прорыв, как я помню, случился на «Сибсельмаше». Директором завода в то время был Фёдор Яковлевич Котов, очень талантливый руководитель. От имени Академии наук приехал Гурий Иванович Марчук, и тогда мы подписали первый договор Сибирского отделения с промышленным предприятием. Потом такие же договора, конечно, с другими задачами, появились с заводом им. Чкалова, со многими крупными предприятиями, и, как говорят, «процесс пошёл».
Скажу откровенно, не всё было удачно. Например, Б. В. Войцеховский, который пользовался большой поддержкой М. А. Лаврентьева, решил создать пресс-молот для «Сибсельмаша». Пресс этот он сделал, его хорошо пропагандировал сам Лаврентьев, но, к сожалению, конкретной отдачи от него не получилось. Так он на заводе и остался недоиспользованным. Зато другие изделия, которые предлагали учёные, пошли на производство. И на первый отчёт в Москву мы повезли больше ста предложений, которые уже были на производстве одобрены и начинали внедряться.
Внедренческая деятельность получила большое развитие, когда председателем СО АН СССР был Гурий Иванович Марчук, и особо активно занимались этими вопросами, когда к руководству пришёл Валентин Афанасьевич Коптюг, возглавлявший Сибирское отделение 17 лет. На бюро обкома систематически разбирались наиболее перспективные и значимые проблемы промышленности, сельского хозяйства, культуры и образования, в том числе и вопросы связи науки с производством. При обкоме постоянно работал под моим началом Совет содействия внедрению достижений научно-технического прогресса. Это был очень важный орган для связи науки с производством. Там были представлены крупные учёные, директора заводов и специалисты предприятий. Сначала у меня заместителем Совета был Гурий Иванович Марчук, потом Валентин Афанасьевич стал одним из наиболее деятельных его участников.
 |
| Коллективное фото после одного из заседаний Президиума СО АН СССР. |
Дела хозяйственные
Создание Академгородка, как и любое большое дело, не всегда проходило гладко. Первое время строительство шло отвратительнейшим образом. Оно было поручено тресту «Новосибирскгэсстрой», для которого научный центр был «непрофильным объектом». Постоянно ощущалась нехватка стройматериалов. И только после того, как М. А. Лаврентьеву удалось договориться с Е. П. Славским о привлечении к строительству мощностей Минсредмаша, дело быстро пошло на лад. Первый начальник «Сибакадемстроя» — генерал Николай Маркелович Иванов был изумительный человек и настоящий руководитель. Внедрённые им передовые методы работы и неповторимый стиль руководства сделали «Сибакадемстрой» одной из лучших строительных организаций. Фактически руками сибакадемстроевцев целиком возведены два района Новосибирска — Советский и Калининский — и множество других важных объектов.
К сожалению, М. А. Лаврентьев во многих хозяйственных вопросах разбирался слабо и полагался на мнение своих «консультантов», которые порой тоже были некомпетентны. Например, главный инженер УКСа А. С. Ладинский, которого Лаврентьев даже называл «архитектором Академгородка», предлагал построить очистные сооружения прямо в Обском водохранилище на этаких подмостях. Можете себе представить Академгородок с подобным сооружением на месте нынешнего пляжа?
Другая его идея — ассенизационные поля вместо канализационного коллектора. Упрямый он был, и специалист неважный, но очень влиял на Лаврентьева. В конце концов, только благодаря решительности и настойчивости Б. В. Белянина, тогдашнего заместителя председателя отделения по строительству, и Л. Г. Лаврова, заместителя по производственно-техническим вопросам, удалось убедить Лаврентьева в ошибочности такого решения. Канализационный коллектор всё же построили, но по инициативе Ладинского сделали его 800 мм в диаметре. Я сразу настаивал, что по расчётам надо метра полтора. Нет, хватит! Сэкономили, а потом буквально через два-три года труба переполнилась. Так что помощники были разные.
Везло, что рядом с Лаврентьевым кроме иногда случайных людей оказывались такие специалисты как Б. В. Белянин! Он как-то приехал ко мне и говорит: «Александр Павлович, вот мы пьём в Академгородке ржавую воду из скважин, во много раз повышено содержание железа. Давайте построим нитку водовода». И построили. Представляет, даже и Лаврентьев не знал — мы с Беляниным согласовали и построили. Водопровод от общего городского водозабора наконец-то начал снабжать Академгородок качественной водой.
Как заступались за генетику
В 1960 году серьёзная угроза нависла над Институтом цитологии и генетики. На пленуме ЦК Н. С. Хрущёв обрушился на основателя и первого директора института академика Н. П. Дубинина с резкой и несправедливой критикой. Директора сняли, причём с позором: «Ударим по дубининщине!», а исполняющим обязанности поставили временно Д. К. Беляева, в то время кандидата наук. Новое руководство института формально «сделало выводы» из критики первого лица государства, но всё равно заходила речь о ликвидации этого научного учреждения.
Разобраться с вопросом и внести свои предложения было поручено Николаю Алексеевичу Дикареву, инструктору ЦК, глубоко мыслящему и глубоко порядочному человеку (просто повезло Сибирскому отделению, что Центральный Комитет курировал его работу через этого товарища) и мне. Мы с ним почти месяц добросовестно ходили по лабораториям, разговаривали с учёными, изучали тематику, и пришли к выводу, что «дубининщина», т.е. генетика, из института вместе с его основателем не исчезла. Но это очень важное направление, и надо продолжать ей заниматься. Записку такого содержания мы подготовили сначала для своего внутреннего пользования, для Горячева и Лаврентьева. Они с таким выводом полностью согласились. И тогда было подписано письмо в Центральный Комитет партии, по-видимому, сыгравшее свою роль — Институт цитологии и генетики в Сибирском отделении сохранили.
Потом уже я ближе с Д. К. Беляевым познакомился, мы стали друзьями. Для директора тех лет у него был один недостаток — он был беспартийным. Я как-то с ним откровенно стал говорить: «Дмитрий Константинович, а что вы в партию не вступите?» А он отвечает: «У меня отец священником был. Будут все без конца расспрашивать. Я в душе коммунист, и этого мне достаточно». Вообще, это действительно был человек, достойный этого звания по-настоящему. Он показал это и на фронте, и после войны. И главный смысл его жизни — Институт цитологии и генетики, своим существованием ему обязан полностью.
Как встречали Хрущёва
Та памятная встреча состоялась 10 марта 1961 года. Я в это время работал заведующим отделом науки обкома партии, и мне приходилось заниматься и строительством, и подбором кадров для Академгородка. Часть людей приезжала из Москвы, их отбирали Лаврентьев и другие крупные учёные, но часть приходилось здесь набирать, особенно молодёжь. И вместе с Юрием Кузьмичём Лигачёвым (которого тогда все звали именно так — не Егор, а Юрий) мы поехали в Академгородок, где Хрущёв встречался с активом.
Порядок был такой: в Институте геологии, где сейчас Минералогический музей, для каждого института была отведена площадка. Они заранее изготовили стенды, и каждый директор должен был докладывать о делах своего института. Не было просто другого места. Хрущёв, естественно, был не один: вместе с ним приехали Полянский, дочь Рада, редактор «Известий» Аджубей... В общем, приличная делегация. Хрущёв внимательно выслушал все доклады.
Первым выступал Сергей Львович Соболев. Рассказав о достижениях Института математики на новом месте, он пригласил Никиту Сергеевича посмотреть вычислительную машину, которая занимала целый этаж. Затем слово взяли директора других институтов: К. Б. Карандеев, С. А. Христианович, Г. И. Будкер... Очень веско и убедительно говорил А. А. Трофимук.
Хотел отличиться Е. Н. Мешалкин, даже фильм сделал. Но операция на сердце — зрелище не из приятных. И Хрущёв зашумел, руками замахал — не стал смотреть.
И, как я считаю, ни за что досталось Герману Александровичу Пруденскому. Когда он начал докладывать про экономическую науку, Полянский копался в выставке книг. И одна книжка была посвящена чистым парам. Но, как известно, Хрущёв был противником паровой системы. Стране это потом дорого обошлось — не скоро получилось эту систему вновь наладить.
 |
| 10 марта 1961 г., историческая встреча с Н.С. Хрущёвым в Институте геологии; выступает Н.А. Чинакал. |
А Н. А. Чинакал начал свою речь с благодарности в адрес Хрущева за создание Новосибирского научного центра. Но никто не воспринял эти слова как «подхалимаж», потому что все понимали, что его роль действительно велика. И, надо сказать, сколько бы Хрущёв ни наделал ошибок, здесь он проявил государственную мудрость, и решение это было абсолютно правильным.
Как «провожали» Христиановича
При всём уважении, с которым я относился к Михаилу Алексеевичу Лаврентьеву, я не всё разделял в его воззрениях и поступках. У него в характере была такая черта — кого возлюбит, готов что угодно для него сделать. Но уж если кто не понравится — житья не будет. Даже выражение у него такое было: «Мы всё время решаем аграрную проблему — кто кого быстрее закопает в землю».
По моему убеждению, некоторые крупные учёные уехали из Академгородка только из-за того, что не сладили с трудным характером первого руководителя. Показателен в этом смысле раскол, произошедший у М. А. Лаврентьева с С. А. Христиановичем. Я был свидетелем этой неприятной истории.
В 1961 году Лаврентьев поехал в Японию, Христианович как первый зам оставался за председателя. Как раз в это время Б. В. Войцеховский, заместитель М. А. Лаврентьева в Институте гидродинамики, проводил какие-то работы на Обском водохранилище. Ребята поплыли на лодке что-то ставить, она перевернулась, и двое утонули. Прокуратура, конечно, завела уголовное дело по факту гибели людей. Я в то время был в обкоме заведующим отделом. С. А. Христианович ко мне приехал. «Александр Павлович, что делать?» Отвечаю: «Пусть разбираются, люди ведь погибли». У одного ещё двое детей осталось.
Когда Михаил Алексеевич вернулся из Японии, мы с Н. А. Дикаревым приехали в Академгородок. Лаврентьев собирается домой и приглашает нас пообедать. Ну, мы собрались, сидим. В это время Вера Евгеньевна, его супруга, заходит и говорит: «Вот, пока ты ездишь по заграницам, твоего помощника Войцеховского сняли и отдали под суд. Как это можно Христиановичу?» Лаврентьев сначала эти слова спокойно воспринял, а потом крайне возмутился, закричал: «Что это такое?! Почему?!»
А на следующий день в городском аэропорту провожали чехов, которые выполняли тут какую-то большую работу. Чехов было человек 50, и наших немало, в том числе и Михаил Алексеевич. Вёл мероприятие Мекуров, секретарь обкома. Лаврентьев подходит ко мне: «Отзови дело на Войцеховского». В присутствии чехов и всех! Я растерялся: «Михаил Алексеевич, да какое я право имею? Пусть разберутся органы. Если они оправдают...» «Нет, я прошу, чтобы ты это дело отозвал»... Такой разговор получился неприятный.
А на следующий день Н. А. Дикарев мне звонит: «Приезжай, тут затевается очень серьёзное дело». Я приехал в Академгородок. Сидят в кабинете Христианович, Лаврентьев, Дикарев и больше никого. Разговор в основном вёл Михаил Алексеевич. «С Христиановичем я больше работать не буду. Раз он себя так ведёт, лучшего моего помощника отдал под суд, я ухожу». Мы его уговариваем целый день, до самого вечера. Дикарев видит, что сил не хватает, позвонил в ЦК зав. сектором науки Махову, рассказал ему всё. Тот на самолёт, прилетел. Тогда уже мы втроём начали уговаривать Лаврентьева. «Нет, или он, или я. Работать с Христиановичем не могу».
Мы разъехались в двенадцатом часу ночи. Не успел я лечь спать — звонок от Махова: «Александр Павлович, у нас несчастье. Я только что Николая Алексеевича Дикарева отвёз в больницу к Мешалкину (она тогда была в Заельцовском районе), не знаю, доживёт ли до утра. У него тяжелейший инфаркт после всех этих событий». Я машину вызвал, ночью приехал, пробыл до утра. Это было в декабре, а пролежал он в больнице до марта, вроде оправился. Но даром это всё равно не прошло. Человек был исключительно ответственный, предан был делу, столько лет занимался Академией! Два года он прожил потом и умер. Молодой ещё был, пятидесяти лет не исполнилось. Вот такое несчастье.
А Христианович уехал насовсем и больше сюда не возвращался. Вот простой пример, насколько сложен был Лаврентьев. Конечно, фигура колоссального масштаба. И, думаю, если бы не Лаврентьев, то и Академгородок бы не состоялся. Только такой жёсткий человек и мог эту задачу решить.
Как Новосибирск получил метро
Мы с Андреем Алексеевичем Трофимуком были депутатами Верховного Совета РСФСР и вместе ездили на сессии, почему-то всё время поездом. И вот едем, а он наберёт с собой чирков (охотник заядлый был) и всю дорогу меня угощает.
И всё время я обещал поехать с ним на охоту, пока, наконец, в 1972 году не собрался. Как раз в это время к нам должен был прилететь Л. И. Брежнев. А я пообещал Трофимуку, что приеду на открытие охоты. Я тогда работал первым секретарём горкома, зашёл к Горячеву, спросил, могу ли отлучиться. «Давай, — говорит, — Леонид Ильич к нам не заедет». Раз добро получено, я и поехал. Сел я в самолёт до Здвинки (сейчас уже и не вспоминают, что до каждого райцентра были регулярные авиарейсы), дальше — на машине. Приехал накануне открытия. Андрей Алексеевич меня торжественно встретил, подарил мне патронташ (он у меня до сих пор сохранился). Вечером, конечно, не утерпели, пошли с ним, постреляли, хотя по закону не положено ещё. А у них там своё хозяйство было. Я даже одну утку сбил. Андрей Алексеевич тоже стрелял много раз, но не попал. Эту утку мы торжественно ощипали и съели вечером.
А утром включаю радио — передают: «Леонид Ильич Брежнев из Казахстана перелетел в Барнаул». Думаю: «Так он сегодня будет в Новосибирске!» Рассказал Трофимуку, он говорит: «Ну, смотрите». Сел я в машину, приехал в аэропорт, на самолёт — и домой. Так у меня открытие охоты и не состоялось. А Брежнев из Барнаула улетел в Красноярск и только потом к нам. Получилось, что я зря спешил.
На следующий день в Оперном театре был известный актив по сельскому хозяйству. Правда, выступить мне там так и не пришлось. Когда уже закончились выступления, мы поехали провожать Леонида Ильича в аэропорт. А по пути Фёдор Степанович предложил заехать в обком. Был очень узкий круг: Горячев, я, В. А. Филатов, мой однофамилец, и Брежнева сопровождали помощники, человека три. Заехали в обком, зашли в кабинет Горячева. Фёдор Степанович говорит: «Я вас специально просил заехать. У нас есть один вопрос, который не терпит отлагательств — строительство метро. Алексей Николаевич Косыгин был два года назад, ничего определённого не сказал».
А у Брежнева тоже не было прямого ответа. Но так убедительно доказывал Фёдор Степанович, как он умел это делать, что, я думаю, его слова сыграли большую роль. Когда мы уже окончательно отправились в аэропорт, Горячев ехал с Брежневым , а я оказался в машине с его помощником. Он меня спрашивает: «А у вас кто в Политбюро человек влиятельный?» — «Алексей Николаевич Косыгин, он у нас жил». «Да, — говорит, — вот в Днепропетровске сам Брежнев курирует строительство метро, в Свердловске — Кириленко. Не знаю, удастся ли вам пробить». Но, надо сказать, прошло буквально два или три месяца, и вышло решение Совета министров за подписью А. Н. Косыгина — построить метро в Новосибирске.
И уж, конечно, когда появилось решение, остальное — дело техники. Навалились всем миром. Перенимали опыт в Ташкенте, строительную документацию заказали в Баку. Не имея ничего, с нуля начали и на шестом году уже ввели пять станций, и ещё четыре было в большом заделе. Это очень быстрые темпы. Если бы так и дальше пошло... Сегодня строим по пять лет одну станцию, потом ещё с недоделками сдаём.
Потом, правда, к победе многие стали примазываться. Но решающую роль сыграл именно тот разговор Горячева с Брежневым, а всё остальное было уже потом...
Подготовил Ю. Плотников, «НВС»
Фото Р. Ахмерова
стр. 5, 11