СКАНДАЛЬНЫЕ ИСТИНЫ
Десятилетие невольной (из-за безденежья!) отстраненности
Российской академии наук от популяризации знаний (по уставу —
прямая ее обязанность) стала одной из главных причин девятого
вала "метафизических" (околонаучных) сочинений, которые
захлестнули книжный рынок страны. Президиум СО РАН, встревоженный
удручающим состоянием его в Сибири, принял в прошлом году
решительные меры: при Научно-издательском совете сформирована
редколлегия научно-популярной литературы во главе с академиком
Э.Кругляковым; на просветительские издания выделен специальный
денежный фонд.
Редакция "НВС" представляет читателям первую книгу такого
жанра, только что опубликованную Издательством СО РАН —
В.Е.Ларичев. "Человек и Мироздание: древние маги и чудеса подземелий".
Книгу эту, посвященную таинствам научного поиска, вдохновенным
порывам ученых к знаниям нового уровня и обстоятельствам решения
ими дерзких задач, предваряет "Пролог", раскрывающий содержание
книги.
...Полтора века знатоки древностей, археологи пытаются разгадать
две сакраментальные тайны Клио, музы истории, — когда появился
на Земле предок человека и какие мысли сокрыты за образами его
искусства, воплощенными в скульптурах из камня и кости, в
живописных росписях на стенах пещер, в изящной вязи гравюр на
глади мамонтовых бивней и окатанных водой речных галек. Так вот,
какую из этих глубоко запрятанных от глаз людских тайн ни взять,
почти каждый заметный шаг в разгадке их любопытствующими
непременно сопровождался скандалом.
Особо впечатляют сцены противоборства ученых мужей, которые
избрали полем брани первобытное художественное творчество.
Сначала они при открытиях его образцов в середине ХIХ века впали
в недоумение, безуспешно сопоставляя их с творениями мастеров
Шумера и Египта, пока, не найдя сходства, не пришли к
глубокомысленному выводу: "Это иной мир". Когда же была высказана
дерзкая мысль, что искусство то сотворили троглодиты, обитатели
Земли ледниковой эпохи, то разразился первый скандал — тех, кто
осмелился поведать ересь, объявили то ли впавшими в детское
фантазирование, то ли безумцами, то ли бесстыдными
фальсификаторами, которые злонамеренно морочат головы честному
люду.
Однако прошло несколько лет, и вот уже в середине 70-х годов того
же XIX века даже самым закоренелым скептикам пришлось, скрепя
сердце и ломая свою гордыню, признать искусство пещерных
обитателей Европы. Сделано это было под напором "фактов
упрямых" — неоспоримой связи образцов искусства с примитивными каменными
изделиями, время которых отстояло от современности на десятки
тысячелетий. Но тогда же перед археологами возникла не менее
головоломная проблема — как понимать этот культурный феномен?
Французские исследователи пещерных стойбищ Эдуард Лартэ и Эдуард
Пьетт восприняли это искусство в полном соответствии с духом
времени — как результат чисто художественного творчества
первобытных людей, которые превратили охоту в продуктивную
отрасль хозяйства. Тому способствовало обилие в ту давнюю пору
крупных стадных животных. Логика рассуждений первых
истолкователей древнейшего искусства была предельно проста —
возможность без значительных затрат труда набить кладовые
большими запасами пищи высвобождала много времени для досуга. Это
"свободное время" и породило искусство, ибо предку часто
приходилось ломать голову — чем бы достойным занять себя при
вынужденном безделье? Люди, изнывая и томясь в "ничегонеделании",
принялись украшать свое оружие, вырезать разные "безделицы", а то
и по памяти гравировать на кости и камне фигуры тех животных, на
которых они охотились. Учитывая удручающе низкий уровень культуры
ледниковой эпохи, Э.Лартэ сначала не допускал мысли о том, что у
пещерных обитателей юга Франции могла быть сколько-нибудь сложная
духовная жизнь, связанная, положим, с какими-то примитивными
культами или ритуалами.
Непримиримый борец с иезуитами-клерикалами Г. де Мортилье, один
из лучших знатоков древнекаменного века Европы, впадал в панику
при мысли о возможности отражения в искусстве обитателей пещер
признаков зарождения религиозных представлений, что, по его
мнению, позволило бы "святым отцам" ордена иезуитов подтвердить
догму извечности связи Бога с мыслящим человеком. При таких
взглядах на искусство предков воинствующим атеистам виделась
только лишь "эстетическая ценность", а сам творец образов
изначального искусства представлялся существом, которое жаждало
"чувственно выразиться", стремилось к совершенству в
художественном творчестве ради чистого удовольствия видеть
окружающие его предметы "облагороженными" и "услаждающими взор".
Наконец-то в цеховом братстве археологов наступило всеобщее
согласие. Но, как выяснилось вскоре, то было коварное затишье
перед устрашающей бурей. Воистину изощренным дьявольским
промыслом видится открытие в 1879 г. в Испании доном Марселино
Санс де Саутуолой живописных изображений бизонов. В многоцветном
сиянии красок вдруг предстали они взорам знатного идальго
Сантильяны дель Мар, потрясенного необъяснимой странностью
приуроченности изображений давно вымерших животных к подземельям
пещеры Альтамира, погруженным в кромешную темень, пронизывающе
зябкую и влажную. Так неожиданно открылась новая сфера творчества
троглодитов — потайная монументальная живопись, совершенство
которой никак не вязалось с привычным обликом предка, нищего
умом, жалкого физически, подавленного безграничными по мощи
силами Природы. Когда же последовали еще несколько таких
открытий, то темпераментный испанский мыслитель Xуан
Ортега-и-Гассет испуганно возгласил в начале ХХ века:
— Человек ледникового времени равен в искусстве современному
европейцу?! Но это же скандал!
Предвидение это, однако, запоздало, ибо скандал начался сразу же
после открытия Альтамиры, и самой страшной жертвой его стал сам
первооткрыватель, испанский дворянин дон Марселино С. де
Саутуола. Обвиненный мэтрами от археологии в мошенничестве и
фальсификации (это в адрес-то испанского аристократа!), он
десятилетие спустя после своего потрясающего открытия умер,
произнеся незадолго до кончины:
— Горе, которое во мне, пройдет лишь со смертью.
Чтобы осознать эту трагедию, заметим, что в археологии ледниковой
эпохи еще четверть века ожесточенно бушевало противоборство
представителей "завистливого ученого мира" и бескорыстных
подвижников науки (превосходная тема нравственности и морали в
сообществе элиты, так называемых интеллектуалов!). Когда же
величие открытия Марселино С. де Саутуолы стало для всех
очевидным, то пришлось по-иному взглянуть на предка, а также
иначе оценить его культуру. Французский археолог Соломон Рейнак
стал в начале XX века первым, кто в художественном творчестве
троглодита усмотрел великой силы документ, отражающий сложный
духовный мир предка, в частности, формирование им своеобразных
форм религиозных представлений, объясняющих место человека среди
живых существ и роль его в окружающем мире. Развивая свои идеи,
С.Рейнак обратил внимание на то, что главными "героями"
древнейшего искусства были бизоны, мамонты, носороги и олени,
обладать которыми жаждал первобытный охотник ("продовольственная
проблема"), а также на размещение живописных сцен и гравюр
глубоко под землей, в темных и труднодоступных пещерах.
Обеспечить удачу в охоте (магия охоты) и содействовать
размножению промысловых животных (магия плодородия) — вот
мотивы, кои, по мнению С. Рейнака, побуждали древнего человека
изображать зверей в гравюре, скульптуре и живописи. Он допускал
также появление у предков мысли о происхождении своем от
животных, которые воспринимались ими прародителями человечества.
Идеи С.Рейнака восприняли и развили далее, используя материалы
новых открытий, Эмиль Картальяк, Луи Капитан, Анри Брейль, Дени
Пейрони, Герберт Кюн и Анри Бегуэн. По их мнению, магические
обряды совершали во глубине пещер "колдуны-шаманы" — люди,
переодетые в звериные шкуры. В стане археологов опять наступила
"пора умиротворенности".
Но вскоре где-то там, в далеком далеке, у самого горизонта,
появились легкие всполохи зарниц, угрожающий знак приближения
очередной археолого-искусствоведческой бури. Так воспринимались
изыскания Марселя Бодуэна по части уровня "разумности" первых
Homo sapiens, отстоящих от современности на тридцать тысячелетий.
Это он, один из лидеров французской археологии, усмотрел в
искусстве древнекаменного века нечто абсолютно шокирующее
правоверных — признаки интереса пещерного человека к Небу, Луне,
Солнцу и звездам. За ним последовали не менее авантюрные по духу
исследования немецкого мифолога Карла Хентце и французского
геолога Франца Бурдье о космичности мышления первопредков, и,
наконец, журналиста Александра Маршака, "человека со стороны"
(относительно археологов, что было воспринято профессионалами как
факт возмутительный и нетерпимый). Это он осмелился, к всеобщему
негодованию "первобытников", распознать в рядах примитивных царапин
на кости и камне "записи" наблюдений охотников за мамонтами
последовательного хода изменений фаз Луны, то есть, в сущности,
внимания их к течению Времени!
Все это не могло восприниматься иначе, как покушение на
фундаментальные устои первобытной археологии, и будь Хосе
Ортега-и-Гассет свидетелем происходящего, он бы решил, что для
него вновь настала пора пророчествовать:
— Это же скандал!
И скандал опять разразился...
стр. 8
|
